Звонок из прошлого
Шрифт:
– Мам, я уронил туда свой нож.
– Очень хорошо. Тебе вообще не следовало иметь его. Ты же знаешь, это незаконно. А что ты с ним тут делал?
– Просто играл с ним.
– Играл с ножом? На улице? Это же нож, Питер! Ты подумал о том, что тебя могли с ним задержать?
Временами матери Питера хотелось все бросить и разрыдаться. Она просто не знала, сколько еще сможет все это выдерживать. Если «эта женщина» считает, что ей приходится трудно, то пусть она попробует побыть в шкуре его матери.
Питер отказался идти домой. Мать попыталась ему приказать, урезонивала, молила, но он был непреклонен. Она шагнула в
– Питер, пошли домой! – снова умоляла она.
– Я вернусь домой только после того, как достану свой нож.
Она сдалась. Больше ничего она сделать не могла. Всю дорогу домой она плакала. Слезы ее смешивались с дождем, она почти ничего не видела.
Питер в это время снова отправился к мусорному баку, чтобы найти там другой кусок проволоки.
34
Джек откинулся на спинку кресла и сделал большой глоток виски.
– Давай продолжим. У меня вопрос. Расскажи мне, что ты теперь делаешь? – Некоторая информация о том, чем занимается Полли, содержалась в том файле, который подготовил Готфрид, но там было немного. Джек просил своего секретного агента ограничиться парой фотографий и адресом. Он не хотел, чтобы даже Готфрид знал о Полли больше, чем необходимо для выполнения задания.
– Я советник, – ответила Полли.
По лицу Джека было ясно, что особого впечатления это слово на него не произвело.
– Ты хочешь сказать, что это что-то вроде психоаналитика? Или терапевта? Ты советуешь несчастным людям всю вину за их собственные неудачи валить на родителей?
– Нет, Джек, я не личный советник, я городской советник. Я работаю в муниципальном совете.
Джек засмеялся.
– Советник! Работаешь в муниципальном совете! А я думал, что всякая иерархия является фашизмом!
И снова Полли попалась на удочку.
– Ради бога, мне было семнадцать, когда я говорила это! Разумеется, они такими являются, но не все же структуры обязательно иерархические…
Полли вовремя себя остановила. Все это было смешно.
– Я не хочу дискутировать с тобой о политике.
– О'кей, о'кей. Как скажешь, Полли.
Наступило молчание. Полли начал раздражать таинственный визит Джека, но в то же время она не хотела, чтобы он уходил, хотя он явно не проявлял желания пускаться в объяснения, так что ей мало что оставалось делать.
– И что же ты делаешь в своем «совете»? – спросил Джек, и Полли снова отметила его слегка покровительственный тон.
– Я работаю в бюро равных возможностей.
Джек фыркнул, и его покровительственный тон стал еще более заметен.
– Что? Ты хочешь сказать, что в твои обязанности входит удостоверяться, что установленная квота нетрудоспособных, черных, китайцев, содомитов и прочих получает помощь из муниципальных фондов?
– Да, это именно то, что я делаю! – саркастически объявила Полли. – Ты на редкость проницательный, Джек. Я и понятия не имела о том, что ты стал таким крупным экспертом в делах местного самоуправления.
– У нас в армии есть люди вроде тебя, – сказал Джек, и теперь его слова звучали так, словно он над ней издевается. – Они следят за тем, чтобы в армейских подразделениях было определенное количество женщин. Наверняка скоро речь пойдет также и о гомосексуалистах. Будет введена гомосексуальная
Полли спросила, почему это так его задевает, и он ответил, что очень даже задевает.
– Ты считаешь, что это делает меня фашистом, не так ли? – добавил он.
Атмосфера в комнате, которая до сих пор оставалась относительно теплой, становилась прохладней.
– Просто я думаю, что это тебя несколько оболванивает.
Джек прошел на кухню и вернулся с бутылками.
– Давай выпьем еще, крошка, – сказал он. – А потом, если ты не возражаешь, я тебе кое-что расскажу.
– Не называй меня крошкой.
Полли все еще сидела на кровати. Джек сперва налил «Бейлис» в стакан Полли, который и так был наполовину полный, потом наполнил свой стакан бурбоном. Он совершенно не хотел обсуждать с ней эту тему, но чувствовал себя слишком задетым, чтобы просто выбросить ее из головы. Кроме того, в эту ночь ночей он хотел, чтобы Полли кое-что уяснила себе из его образа мыслей.
– Господи, до каких же пределов могут дойти такие люди, как вы! Подумать только, голубые в армии! Ну и что нам прикажете с вами делать? Армия вас совершенно не волнует, вы ее ненавидите, только и мечтаете о том, чтобы она превратилась в сеть детских садов для матерей-одиночек. Но вы еще думаете, что можете нам указывать, как ею управлять…
В знак протеста Полли подняла руку.
– Прекрати, прекрати! Прекрати! При чем тут я? – возразила она. – Не вешай на меня все это дерьмо, парень. Я работник муниципального совета в Кэмдене.
– Я говорю о людях твоего сорта, Полли! Абсолютно никакого значения не имеет, откуда ты приехала или какая у тебя работа. Люди твоего сорта – это интернациональное явление.
– Моего сорта! – воскликнула Полли. – Что, черт возьми, ты имеешь в виду под словами «моего сорта»?
– Я, черт возьми, имею в виду, что они того же сорта, что и ты, Полли.
Джеку они давно осточертели, он от них смертельно устал. Все эти либералы, феминистки, гомосексуальные активисты. Армия – это не лаборатория для социального экспериментирования. Это средство, с помощью которого нация себя защищает. Он пытался объяснить эту точку зрения на парламентских слушаниях по вопросам сексуальной необъективности в вооруженных силах – и фактически зря потратил время. Все было как в древней легенде, где король Канут пытался повернуть вспять приливную волну. Каким же безмозглым импотентом он себя чувствовал, когда сидел напротив этой высокой кафедры политических фанатиков, лицемеров и оцепеневших в своем безволии сочувствующих. Последних Джек презирал сильнее всего. В конце концов, настоящие верующие искренне верят в то, что они делают, какими бы сумасшедшими утопистами они ни казались окружающим. Но те, кто знал, что он прав, – те были недостойны даже презрения. У них не хватило характера, чтобы пойти наперекор расхожей чувствительности, и поэтому они согласно кивали головами, вздыхали и оставались бессловесными, памятуя о том неубедительном электоральном большинстве, с которым они победили у себя дома на выборах. Это был маккартизм наизнанку. Либералы превратились в охотников за ведьмами. «Может быть, вы гомофоб? Или когда-то были гомофобом?» Широко распространилась новая чудовищная ортодоксия, и, по мнению Джека, если она проникает на Капитолийский холм или в совет Кэмдена, с ней надо бороться всеми доступными средствами.