Звонок на небеса
Шрифт:
Записная книжка сама раскрылась на букве «Е». Обладая отвратительной памятью на имена и фамилии, Игнат все важные телефоны всегда записывал на Е. «Если приедут люди в масках…» «Если станет одиноко…» «Если посредник начнет зарываться по процентам…» Это все не то… Вот!
«Если снова захочется странного…»
Телефон глухо плимкнул семью цифрами набираемого номера, в трубке раздались и смолкли сухие деревянные щелчки, затем настала полная тишина. Не слышалось вздохов или иных
– Отец? – осторожно позвал Игнат.
– Я слушаю, сынок, – ответила трубка ласковым, немолодым голосом. – Что-то случилось?
– Отец…
Игнат задумался. В принципе, ничего из ряда вон пока не произошло, но какие-то мелкие происшествия, неприятные раздражающие факторы вроде выразительного взгляда, пойманного в зеркальце заднего вида, или услышанного краем уха обрывка фразы, теперь вот еще каких-то японцев с их оболочками… Все это имело обыкновение накапливаться и, накопившись, тяготить.
– Почему они так не любят нас? – спросил он. – Мы ведь такие же люди, как они, усталые люди с неприятностями, у которых ни на что не хватает времени. Я верчусь целый день, ко мне постоянно приходят какие-то личности, разные личности. Одни говорят, что они из милиции, другие называют себя пожарными, третьи лицензионщиками, четвертые аудиторами и так далее. Двадцать пятые никак себя не называют, более того – обижаются, когда их самих называют бандитами. И все они просят денег. И я плачу им всем, я отстегиваю, даю на лапу, уделяю внимание… К тому же я постоянно на что-нибудь жертвую – в фонд мира, борьбы со СПИДом, в помощь пострадавшим от землетрясения в Уругвае… Ты слышишь, я не знаю, где это, но послушно перевожу пятнадцать штук куда попросили. Да, я не беден, у меня есть, где жить и на чем ездить, на что сходить в ресторан и слетать… да хоть в тот же Уругвай, но я ведь делюсь! Теперь ответь, кому от того, что я делаю, становится хуже?
Он вспомнил вдруг очередь в шереметьевском коридоре VIP, где десяток таких же, как он, работящих людей в спецовках от Кардена и в кирзе от Гуччи, ни на минуту не выпуская из рук своих рабочих инструментов: телефонов, коммуникаторов, электронных блокнотов, дожидались прохождения быстрого таможенного контроля, вспомнил их простые, усталые лица… и неожиданно для себя заплакал.
– Ну что ты, что? – забеспокоилась трубка.
– Ах, отец…
Серый, с голубой искрой, шевиот вздрогнул и мелко затрясся на плечах.
– Успокоился? – спросил голос пару минут спустя.
Игнат кивнул. В данной ситуации этого было достаточно: в черной трубке все равно не наблюдалось прорезей микрофона.
– Слушай, а давай… Бросай все свои дела – и ко мне. Знаешь, какая тут природа? А река! Сядешь
Игнат задумался, на какое-то мгновение – почти всерьез. Затем грустно усмехнулся.
– Нет уж, лучше помучаюсь… Я здесь еще кое-кому нужен.
– А то смотри… Если надо – приглашение тебе выправим. Официальное.
– Не надо приглашений, – попросил Игнат. – Я как-нибудь потом… сам. И во сне, пожалуйста, больше не зови.
– Ну, как знаешь… – Трубка изобразила вздох. – Тогда подойди к окну. Вот так. Что видишь? Солнышко?
– Солнышко… – повторил Игнат, чувствуя, как по губам непроизвольно растекается улыбка.
– И какое оно?
– Теплое…
– То-то! А еще что?
Маленькая взъерошенная птичка присела на карниз и с подозрением покосилась на Игната.
– Птичка! – сказал он.
– Не просто птичка! – произнесла трубка со значением. – Воробушек! Ну-ка, покорми его.
Игнат беспомощно огляделся. С сомнением шагнул к аквариуму и зачерпнул из стоявшей рядом банки щепотку корма для рыбок. Подстелив листок с экземпляром какого-то договора, высыпал корм на подоконник.
Воробушек деловито подскочил к кучке, решительно клюнул бронированное стекло и, смешно вывернув шею, как будто задумал выщипнуть перышко из хвоста, спланировал с карниза – солидно, почти как орел, без судорожных взмахов крыльями.
– Окно-то! – напомнила трубка. – Окно-то раскрой!
Игнат, обругав себя за недогадливость, двумя руками приподнял тяжелую фрамугу и, высунув голову, посмотрел вниз. Однако, воробья нигде не обнаружил.
С крыши напротив блеснул окуляр какой-то оптики. Брызнул в глаза, заставил сощуриться.
– Зайчик! – умилился Игнат.
– Зайчик! – назидательно повторил голос. – Теперь садись, пиши диктант. Нашел чем писать? Тогда записывай. «Счастье – это когда…» Да не так, грамотей! Когда тебя научу: «ча», «ща» – пиши через «а».
Игнат, прикусив губу, внес исправление.
– Ну, хорошо тебе теперь? – спросила трубка.
– Хорошо… Спасибо, отец!
– Да не за что. Пиши дальше…
Снова блеснула оптика на соседней крыше, крохотное пятнышко красным светлячком пробежало по рубашке, сверкнуло, отразившись в осмиевой заколке галстука.
В следующее мгновение Игнат почувствовал, как что-то сильно толкнуло его в грудь, и с удивлением увидел, что полированная поверхность стола наваливается на него откуда-то сверху, так что ему пришлось упереться в нее обеими руками, чтобы не упасть, не выронить зажатую между плечом и ухом трубку.
Чтобы все-таки успеть понять, что такое счастье.