Звоны Второго Иерусалима
Шрифт:
…На дороге ведущей к Дальним пещерам, возле каких-то мусорных баков, я вижу Василия. Тот жжет какую-то церковную макулатуру. Поздоровались. Он говорит:
– Вот монахи послали жечь, чтоб мы не ходили с ними в туалет. А сами они такое здесь творят, что ни в какие ворота не лезет. Я мог бы тебе еще много чего рассказать.
– Я и так о многом знаю. Мне монахи, например, многим напоминают своих жирных лаврских котов.
Немножко помолчали. В образовавшуюся небольшую паузу, мутным потоком хлынули воспоминания о том, как мне жилось здесь и работалось…
– Ты же не знаешь? – Неожиданно оживился Василий. – Многие теперь уже в миру. Ушел туда: и Мудрый… А так
– Тогда б точно на вратах святой обители надо бы повесить было большой замок, – сказал я. И тут же, словно исправляя оскорбление, нанесенное своими нелестными словами о недостойном, в моем понимании, человеке этому прекрасному месту и хорошему, летнему дню, – я посчитал нужным, еще добавить:
– Живущие здесь, хоть содержат эту святую обитель в надлежащем виде. И за это им, большое спасибо будет сказано от меня и от наших потомков.
– Спаси Бог, – сказал Василий.
И ни церковь, ни кабак –
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так!
Все не так, ребята…
(В.С. Высоцкий «Моя цыганская)
12 – 17 сентября 2006 года.
КОПАЯ ЦЕЛЕБНУЮ ГЛИНУ
…И вот я снова покидаю святую обитель – Свято-Успенскую Киево-Печерскую лавру. Оставляю ее, надо полагать, навсегда, имея твердую уверенность в том, что населяющая ее кельи монашеская братия, в подавляющем большинстве своем, больше руководствуется в помыслах своих не столько благочестивыми деяниями апостолов и канонами святой веры, сколько уставами специальной службы соседнего государства. Очистив свою совесть от посягательств на нее людей, дико ненавидящих мою страну, ее святую веру и давнюю культуру, призванных сюда сеять семена разбрата и неверия – я навсегда, думаю что, возвращаюсь в этот многогрешный мир…
Предшествовало этому событию краткое событие, которое произошло накануне.
…Как-то возвращаясь вечером в Лавру, после безуспешных поисков работы, я, почему-то, задержался на каком-то валу перед ее стенами. Откуда я невольно наблюдал внизу уходящих от строительных вагончиков рабочих. «Строители?.. не строители?.. – размышлял я, глядя им в спины, – но все же стоит подойти к ним, и спросить в них на счет работы…»
Догнав их, я поинтересовался: нельзя ли в них найти работу?..
По дороге они рассказали, что работают здесь, – а живут на Выдубичах. Что у них есть работа для каждого желающего, и я могу подойти к ним уже в понедельник…
Была пятница, конец рабочего дня.
После этого разговора, я три дня не мог успокоиться. Ждал с нетерпением понедельника. «Неужели они так не разглядели во мне «гнилого» интеллигента? – Роились в моем мозгу все это время тревожные мысли. – Это я так хорошо научился прикидываться! – Успокаивал я сам себя. – Начало, как будто бы, положено неплохое… Я нашел работу всего лишь в нескольких шагах от Лавры, тогда как еще неделю искал ее по всему Киеву!… Мне обязательно должно было так рано или поздно так крупно повезти…»
В этом я узрел что-то символическое. Какой-то знак, поданный мне с небеси!
Боясь спугнуть удачу, я постучал по дереву. Каждой клеткой своего организма, предвкушая будущую встречу в новом рабочем коллективе. Эта встреча обещала мне: как надежную крышу над головою, так и работу, – а с нею и нормальный заработок. Получив, таким образом, независимость материальную, я снова
К восьми часам понедельника, я был, как штык, под строительными вагончиками. Я облачился в рабочую одежду, в которой трудился все эти дни в Лавре. В толпе собирающихся возле вагончиков рабочих, я старался выглядеть настоящим рабочим.
Но кто-то уже сумел разглядеть во мне белую ворону. Когда подошел мастер, он безапелляционным тоном, объявил:
– Ничего у него не выйдет! Надо ехать устраиваться у Бердычев. У нас там отдел кадров.
В его тоне угадывалась привычная классовая ненависть. Во мне, кажется, снова приметили «гнилого» интеллигента. Впрочем, тут же отыскался и «адвокат».
– А ты что? – Задает резонный вопрос: – Заменил тут собою мастера?
– Пусть идет, работает, если ему так хочется, – примирительно, сказал мастер.
Молодой человек тут же набросал мне на бумаге схему: как лучше найти офис этой фирмы.
В офисе меня встретили почти с распростертыми объятьями. Радуясь, словно я был первой ласточкой после долгой зимы. Тут же выписывали мне направление на медкомиссию…
…За те три дня, что я проходил медицинскую комиссию на Петровке, многое что изменилось. На эту фирму в одночасье был наплыв сезонных рабочих с отдаленных сел. Теперь во мне увидели то, что трудно было скрывать. В отделе кадров меня уже просили зайти в другой раз. Это прозвучало, как скрытый отказ. Строки таких «приходов», теперь я знаю, могли варьироваться там бесконечно долго. Скорее, – это «завтра» б не наступило б никогда. Тогда я сказал, что из-за их обещания потерял свое жилье, – что было верно, – ведь я ушел с Лавры и все эти три дня жил в племянника, в студенческом общежитии на Шулявке…
– Пусть идет, работает, – сказал начальник, отвечающий за технику безопасности.
– Не знаю, – ворчала начальница кадров, – зачем такие люди идут к нам на лопату?
Только после этого меня приняли электромонтажником 3-го разряда, на первый участок; выдав мне направление на поселение в общежитие на Выдубичах…
…Работая потом на канаве, я все время перетираю в жерновах мыслей свои первые, и, как правило, самые яркие впечатления; постоянно делаю из них муку воспоминаний, чтоб потом спечь с нее какой-то сдобный литературный пирог… Литературный процесс во мне не прерывается ни на минуту. Я стараюсь сохранить свои чувства в виде начинки, заготовить побольше изюминок эпитетов и иных литературных приправ. Так уже устроен мой мозг.
Приобретя снова возможность заработать себе на жизнь тяжелым, физическим трудом, я не забываю наполнять свою жизнь новым литературным смыслом, плотно укладывая в своей памяти надежные строчки своих будущих повестей. В такие минуты я всегда ощущаю в себе приплыв духа, какой-то энергетический подъем, наполняющий меня внутри эмоциями. Я тщательно и очень скрупулезно закрепляю в памяти будущие ключевые фразы, с которых можно было б начать свои повествования. За каждой из них должно что-то стоять. Внешне, – и я это отчетливо понимаю, – я выгляжу совсем, как какая-то бесформенная, аморфная масса. В творческом состоянии такие люди всегда выглядят очень некрасиво для простых парней с колхозных полей. Это так легко читается на их грубых, неотесанных физиономиях. К этому же недопониманию надо добавлять эту естественную, реликтовую ненависть человека труда ко всему непонятному, к тому же еще и вступившему с ним в открытую конкуренцию за рабочее место…