Звук чужих мыслей
Шрифт:
— Я протестую против намека адвоката обвинения, как клеветнического и не относящегося к делу. Я предпочел защищать себя сам, хотя многие…
— Хорошо, протест принят, — сказал судья. — Обвинение кончило?
— Да, ваша честь.
— Защита, ваша очередь.
— Ваша честь, господа присяжные заседатели! Я не буду повторять все то, о чем говорил адвокат обвинения. Я не буду даже защищаться сейчас. Я ограничусь заявлением, что мистер Руфус Китинг ни слова не говорил мне о своем намерении купить землю в Хорс-Шу.
— Ложь! —
— Выступает защита, — сухо сказал судья.
— Пока у меня все, ваша честь. Я готов ответить на все вопросы обвинения.
— Вопросы к обвиняемому, — сказал судья.
Адвокат вскочил на ноги и приподнялся на цыпочки. Казалось, в своем азарте он вот-вот закукарекает, захлопает крыльями и взлетит.
— Вы знали о продаже земли в Хорс-Шу до визита к вам мистера Руфуса Китинга?
— Нет, не знал, — спокойно ответил Дэвид.
Адвокат оторопело захлопал глазами и опустился на пятки, но тут же снова подался вперед. Голос его звучал торжествующе и ехидно:
— Значит, тем самым вы признаете, что мой клиент рассказал вам о предполагавшейся сделке?
— Нет, не признаю.
— От кого же вы узнали о ней?
— От Руфуса Китинга.
— Защита, — сказал судья, — суд — это не место для парадоксов и упражнений в остроумии. Выражайтесь яснее.
— Я выражаюсь предельно ясно. Руфус Китинг не делился со мной своими секретами, и тем не менее я узнал о сделке именно от него.
«Хватит, — вертелось у Дэвида в голове, — хватит. Хватит мне прятаться от них по всем углам. Все равно они меня достанут, куда бы я ни забился». Загнанный в угол, он торжествовал при мысли, что заставит их всех затрястись от страха, запрыгать, словно рыбешки на сковородке. Пусть они боятся его, хватит!
— Может быть, вы соизволите объяснить свое столь остроумное, сколь и темное высказывание? — Адвокат сочился торжествующей вежливостью победителя, готовностью кошки поиграть со своей добычей.
— Ваша честь, — сказал Дэвид, — дело в том, что я умею слышать чужие мысли. Руфус Китинг действительно думал о сделке в Хорс-Шу, о том, что ему сообщил о намечаемом там строительстве военной базы сенатор Стюарт Трумонд…
— Я протестую! — крикнул адвокат.
— Протест отклонен.
— … О том, что ему нужно заплатить одному генералу пятьдесят тысяч долларов. О том, что через несколько дней за эту же землю можно будет взять не двадцать пять тысяч — сумма, которую он намеревался уплатить, — а полмиллиона.
— Я протестую! — Адвокат вытер платком багровый лоб. — Здесь суд, а не конференция писателей-фантастов. Все знают, что никто не может читать чужие мысли. Это ложь!
— И тем не менее вы только что подумали о том, что надо не забыть принять таблетку серпазила. У вас, очевидно, повышенное кровяное давление и не в порядке
— Ложь! — Жилы на лбу адвоката надулись, и казалось, они вот-вот лопнут. — Балаган! Фокусы!
— Обвинение, — сказал судья, — не увлекайтесь. У вас есть еще вопросы к защите?
— Есть, ваша честь. Только что мы выслушали самое фантастическое утверждение за всю мою тридцатилетнюю практику. Утверждение, повергающее меня в изумление своей очевидной лживостью, достойной только ребенка. Может ли мистер Росс хоть как-нибудь доказать то, о чем он говорил?
— Разумеется, — сказал Дэвид. — Я предлагаю, чтобы обвинение написало какую-нибудь фразу на листке бумаги, так, конечно, чтобы я не видел ее. Затем листок должен быть вручен судье или присяжным. Это очень просто. Типичный судебный эксперимент.
Дэвид сидел с завязанными глазами и прислушивался к гулу мыслей в зале. Они жужжали, словно потревоженные пчелы. Он вдруг подумал, что не сможет услышать мыслей адвоката в этом хаосе бесплотных, прозрачных звуков, и почувствовал, как под повязкой на лбу у него выступает пот. «Спокойнее, спокойнее, — умолял он самого себя, заклинал и упрашивал, — сосредоточься, Дэвид». Фразы гудели, звенели в чужих черепных коробках, заставляя их резонировать, как пустые бочки. Он лихорадочно пропускал их сквозь свой мозг, надеясь, что в конце концов в сети останется то, что он искал. Внезапно он увидел под прижатыми повязкой веками листок чистой бумаги и успокоился. Мысли адвоката скакали в тревожном, испуганном танце: «А может быть… А если он действительно?.. Что написать? Надо что-то написать…» Он достал из кармана «паркер» и нацарапал на листке: «Рыжая лисица перепрыгнула через забор. Шесть плюс три — девять. Янки вчера проиграли Кардиналам».
— Все? — спросил Дэвид.
— Да, — ответил адвокат. Голос его потерял торжествующую уверенность и слегка дрожал.
— С вашего позволения, ваша честь, я не стану даже снимать повязку. На листке бумаги написано: «Рыжая лиса перепрыгнула через забор. Точка. Шесть плюс три — девять. Точка. Янки вчера проиграли Кардиналам». Добавлю только, что я благодарен обвинению за то, что оно сообщило мне результат вчерашнего матча. Я не читал газет и огорчен, что нью-йоркская команда снова проиграла.
Зал затаил дыхание, потом ахнул. Дэвиду показалось, что гул мыслей вдруг приобрел странную неподвижность, как будто содержимое всех этих голов застыло, загустело и потеряло способность рождать новые слова.
Дрожащими руками судья близоруко поднял листок бумаги к глазам и, не веря своему голосу, прочел запинаясь:
— «Рыжая лисица перепрыгнула через забор. Шесть плюс три — девять. Янки вчера проиграли Кардиналам». Удивительно, — пробормотал он после томительной паузы. — Ничего подобного я никогда не видел. Обвинение, у вас есть еще вопросы?