Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история
Шрифт:
— Градей, — я понял, что этот рассказ может затянуться, — А зачем ты звонил-то?
— Как зачем? Ты обещал прийти к нам в гости, вот — приходи.
Лихо.
— Когда? Прямо сейчас?
— Неет, прямо сейчас не надо. Уже вечер и папа сказал, что устал. Ты к нам приходи в воскресенье. Мама пирог испечет, с рыбой. И папа тоже.
— Тоже пирог с рыбой испечет?
— Нет, тебя встретит. А то он все время на работе…
— А папа согласен, чтобы я к вам в гости пришел?
— Да!
— А мама?
— Тоже!
— А мама
Трубка озадаченно помолчала, потом произнесла папиным голосом:
— Знают, знают. Мне тоже интересно, что там за добрый джинн старик Агашич моим детям помогает, с длинной бородой и в зеленой чалме.
— В тюбетейке, — обиделся я, — и борода у меня не такая уж и длинная.
— Ого! Значит, борода все же есть! Ершан, действительно, приходите к нам в гости в воскресенье. Мы будем рады.
Голос был настолько искренен, что на какой-то короткий промежуток времени мне захотелось пойти в гости к этой семейке. Съесть пирог с рыбой, попить чаю, послушать рассказы Градея, узнать, смогли ли они утереть нос ашкам…
Но туту перед моим мысленным взглядом возникли грустные глаза Ниты и минутная слабость была побеждена.
— Прошу прощения… э…
— Мартан Акамович.
— Мартан Акамович, не посчитайте за обиду, но, к сожалению, в это воскресенье меня уже пригласили в гости. Может быть, в следующее?
— Давайте в следующее, — легко согласился папа, — Градей, Ершан в это воскресенье занят. Он к нам в следующее придет.
Судя по восторженному воплю, Градею было все равно, главное — чтобы я пришел.
Улыбаясь, я положил трубку.
Странное ощущение. Вроде бы ничего такого, но ситуация выглядит как развилка: поедешь в воскресенье в гости к Ните и ее дяде — и твоя судьба сложится так, отправишься в гости к Майновым — и она пойдет по совершенно другому пути.
Глупости какие-то в голову лезут.
[1] Шапокляк — головной убор, складной цилиндр. Похоже, именно его, в сложенном виде, и носит в мультфильме старуха Шапокляк. Хотя это, конечно, может быть и просто шляпка а-ля тридцатые.
[2] Экс — сокращение от экспроприация, изъятие денежных средств, нажитых эксплуататорами, в пользу революционного движения. Грабеж, конечно, но красиво назван.
[3] Ленинградские номера до 1968 года содержали в себе буквы и до 1976 были шестизначными
[4] Буква «З» в телефонных номерах не использовалась, чтобы не путали с тройкой
Глава 76
В коридоре никого не было.
Я прошел туда-сюда, настороженно вслушиваясь в каждый шорох. Нет, реально, никого. Кажется, никто не прячется за углом, чтобы наброситься на меня, заворачивая руки за спину и щелкая наручниками.
Почему я вообще решил, что кто-то собирается меня арестовывать? Нет, я не пел антисоветские частушки и не рассказывал анекдоты про товарища Сталина (тем более, он уже умер и звали его здесь иначе). Просто несколько минут назад к нам в комнату заглянул
Почему «паспорт привезли»? Почему не «зайти за паспортом»? Может, потому что в паспортном столе спалили мои дилетантские потуги и меня, вместе с паспортом, ждут хмурые дяденьки в серых костюмах… или в чем там сейчас ходят соответствующие органы — в синих фуражках?
Может, собрать вещички и бечь, пока не поздно? А если это все — просто паранойя? И меня ждет в кабинете коменданта только паспорт и никого больше? Совсем глупо получится. Вот и приходится мне, успокаивая бешено бьющееся сердце, кружить вокруг кабинета коменданта, как волку вокруг овчарни.
Ладно. Нет здесь никого.
Я выдохнул и, коротко постучав, открыл дверь:
— Можно?
— Входи!
Я вошел…
И тут же понял, что сделал это совершенно даже зря.
В кабинете коменданта сидел плечистый мужчина средних лет, в сером костюме, с совершенно белыми седыми волосами. Вылитый капитан Болдырев из мультфильма про Васю Куролесова.
Вот я дурааак… Зачем, зачем прятаться в засаде, накидываться со спины, если можно просто подождать меня в кабинете, показать удостоверение и веско сказать: «Пройдемте, гражданин»?
— Ершанов! Ты чего застыл? Забирай свой паспорт и иди, не мешай.
В смысле? А это… арестовывать? Я протянул чуть дрогнувшую руку за зеленой книжечкой, «Болдырев» безразлично глянул на меня и отвернулся.
Из-за двери, закрывавшейся за моей спиной, я услышал обрывок фразы:
— …а вот после госпиталя я уже…
Тьфу ты. Просто встретились два однополчанина, разговаривают за жизнь, а я уже тут напридумывал семь бочек арестантов[1].
Я раскрыл паспорт. Вот он, штамп о прописке. Между прочим, проставлен чуть кривовато и смазано. Даже обидно: я-то старался сделать свой штамп ровным и четким, а тут шлепнули как попало — и всё… да какая разница?! Я теперь на ближайшие годы — полноценный человек, с паспортом и пропиской! И никуда бежать не надо!
Я! Могу! Поехать! К! Нитке!
— Ёрш, чего это ты такой счастливый?
Видимо, камень, рухнувший с моей души, был настолько тяжел, что мое счастье просвечивалось наружу и было заметно всем.
— Тоже мне, бином Ньютона, — хмыкнул Каз, — К Нитке сходил, вот и светится.
— Почему сразу к Нитке? — нахмурился я.
— Как будто непонятно, что ты с ней дружишь.
Каз как-то умудрился произнести фразу, которая просто обязана быть двусмысленной, так, что сразу было понятно, что он сказал ровно то, что хотел сказать, без всяких намеков: мы с Ниткой — дружим. И всё.