...А что будем делать после обеда? (сатирические рассказы о маленькой стране)
Шрифт:
Именно так он и спрашивает. Теми же словами. Он хочет выяснить, как у меня дела в остальном. Что я должен на это ответить? Ведь я ему только что вдоль и поперек объяснял, как у меня дела, я ничего не упустил, он знает все в мельчайших деталях, и спрашивает, как у меня дела в остальном.
В каком "остальном"?
Что он имеет в виду под "остальным"?
Есть только один ответ на этот вопрос: молча повернуться и уйти. Но кому это понравится? Мне нет. Я стою тут, расшаркиваясь и все еще держа руку собеседника, и обдумываю подходящий ответ. "Да так" будет недостаточно.
"Хорошо" будет неправдой. "Как обычно"
Предположим, что я пробормочу нечто бессвязное, скажем, что я в последнее время толком никого не видел. Тогда собеседник немедленно начнет обсуждать развод Авизохаров, о котором мы только что поговорили, Авизохар в полном отчаянии, подождите, я вам должен это рассказать, я вас провожу до дому, в общем, адвокаты обо всем договорились, но перед решающим разговором его жена с этим архитектором сорвалась в Австралию, Авигдор в полном отчаянии, ничего удивительного, вы только это представьте, — и поскольку Авигдор в полном отчаянии уже в четвертый раз, мы стоим уже, наконец, перед моим домом, но едва я пытаюсь напоследок пожать руку собеседнику, я говорю — невозможно поверить, но я слышу себя совершенно отчетливо: "Ну, а у вас в остальном как дела?".
Об этом собеседника не нужно спрашивать дважды. Разве это дело профсоюза, он тут ему помочь не сможет, ему нет, но он не тряпка, и прежде, чем я все это выслушаю еще раз, я успеваю снова спросить об Авигдоре. Может быть, его жена вернется после Австралии обратно, или появились какие-нибудь новости… Нет, никаких.
Я вспоминаю о трагическом примере моего соседа Феликса Зелига, который простоял со своим собеседником перед домом девять часов и все никак не мог прийти к концу, поскольку они постоянно после обсуждения прочих событий спрашивали друг друга, как дела у Авигдора и как дела у профсоюза, и обсуждали это по пять раз, и уже задыхаясь, опирались на стену дома, хватали ртами воздух и расстались только тогда, когда Феликс без сознания рухнул на землю. Его последними словами, как утверждал собеседник, был едва слышимый шепот "а… в остальном…".
Вчера собеседник спросил меня, как у меня дела в остальном. Я сообщил ему, что отвечу ему в письменном виде. Что сейчас и делаю.
Ботинок-путешественник
Беда началась, когда я захотел купить себе американские ботинки, чьи резиновые подошвы называют "Раббе Соулз" [32] .
— Г-н Ляйхт, — сказал я хозяину ближайшего ко мне обувного магазинчика на площади Мограби, — мне нужна пара настоящих Rubber Soles, замшевых, с американским верхом.
32
Rubber Soles — резиновые подошвы (англ.), бренд американской обувной фирмы.
— Одну секунду, — ответил г-н Ляйхт, начал потрошить свои полки, но не нашел ни одной. Поэтому он решил отправить посыльного в свой филиал напротив главпочтамта. "Через пару минут вы получите свои ботинки", — сказал он и поманил посыльного, маленького йеменца лет четырнадцати.
— Послушай, Ахимаз, — медленно и с расстановкой произнес г-н Ляйхт. — Сейчас ты пойдешь в наш филиал напротив главпочтамта и отыщешь там пару Раббе Соулз, замшевых,
— Что? — ответил Ахимаз.
— Ну, да, — извиняясь, обратился ко мне г-н Ляйхт. — Будет, наверное, лучше, если мы дадим этому маленькому дурачку один ботинок, иначе он принесет не тот размер.
Я снял свой левый ботинок, и г-н Ляйхт вручил его посыльному.
— Итак, Ахимаз, Раббе Соулз, замша, Америка, номер семь. Ты все запомнил? Да? Тогда беги.
— Господин Ляйхт, — промямлил Ахимаз, — я не знаю, куда надо идти, господин Ляйхт.
— Ты знаешь, где главпочтамт?
— Да, знаю.
— Ну, так чего ты ждешь? Поспеши.
Через два часа и двадцать минут ни г-н Ляйхт, ни я уже не знали, о чем еще поговорить. Все возможные темы разговоров, начиная с основания Тель-Авива до воцарившейся тропической жары были перебраны. Наконец, дверь распахнулась и вошел Ахимаз, совершенно запыхавшийся, но с совершенно пустыми руками.
— Отправил авиапочтой, — гордо заявил Ахимаз.
Наши расследования в конечном итоге прояснили: Ахимаз, как было приказано, побежал прямо на главпочтамт и встал там в очередь в окошко 4, поскольку она была самой длинной. Она продвигалась медленно, поскольку через окошко 4 отправляли только заказную корреспонденцию, и один посыльный из Министерства почты принес с собой целых 200 писем. Наконец, подошла и очередь Ахимаза.
С облегчением сунул он служащему под нос пакет с моим ботинком и храбро выпалил выученное наизусть:
— Раббе Соулз замша америка номер семь.
— Восьмое окно, — сказал служащий. — Следующий, пожалуйста.
Ахимаз перешел в другую очередь, к окошку 8 и повторил скороговорку:
— Rubber Soles замша америка номер семь.
— У тебя не письмо, — сказал служащий. — У тебя посылка.
— Неважно, — ответил Ахимаз. — Так г-н Ляйхт хочет.
— Ну, ладно, — служащий пожал плечами и положил пакет на весы. — Это будет стоить прилично. Куда надо отравлять?
— Раббе Соулз замша америка номер семь.
— В Америку три фунта десять пиастров, — сказал служащий. — Скоростной почтой?
— Что такое скоростной?
— Это спешно?
— Очень спешно.
— Тогда еще пятьдесят восемь фунтов. У тебя с собой есть столько денег, парень?
— А как же.
Только сейчас служащий заметил, что на пакете нет адреса.
— А это что? Почему ты адрес получателя не написал?
— Я не умею хорошо писать, — извинился Ахимаз и покраснел. — У нас восемь детей. Мой старший брат в киббуце.
— Ну, хорошо, — прервал его служащий и сам взял карандаш. — Кому это отправляется?
— Ребе Соулз Замша, Америка, номер семь, — пролепетал Ахимаз.
— Ребе Сол Замша, США, — написал служащий и что-то проворчал про этих американских евреях, которые так сокращают свои библейские имена и вместо "Соломон" говорят просто "Сол". — Какой город [26] , черт побери, какая улица?
— Господин Ляйхт сказал — напротив главпочтамта.
— Этого недостаточно.
26
Юнг — психолог, создавший учение, толкующее образы, возникающие в сознании человека.