«...И ад следовал за ним»
Шрифт:
— Ты говорил, что собираешься купить охотничьи лицензии. То есть ты охотник и, если я еще не окончательно спятил, у тебя на ногах охотничьи ботинки. И при этом ты совсем не умеешь стрелять? Однако кто-то пристрелил трех быстро бежавших собак. Наверное, это был тот тип, который исчез бесследно, чей след не смогли взять собаки. После чего ты, человек уже в годах, отправил на землю двоих молодых парней, но при этом ты простой водитель грузовика из Арканзаса, оставшийся без работы. Мистер, в вашем рассказе больше дыр, чем в куске голландского сыра.
— Он очень
— С меня достаточно. Сэр, нам не справиться с таким, как вы. Ребята, отведите его к дереву, и закончим на этом. Я сыт по горло этими арканзасцами.
На это ушел целый час, но ребята шли целенаправленно. Эрл понял, что им уже приходилось делать это. Его вели к виселице. Эрл догадался, что, если беглеца ловили здесь, в сосновом лесу, его отводили именно туда. Туда же отводили жителя поселка, который начинал слишком много говорить. Эти ребята предпочитали не стрелять с близкого расстояния; судя по всему, они не могли вынести зрелища человеческой головы, разлетавшейся в разные стороны при попадании пули 45-го калибра. Виселица лишала жизни легко и бескровно.
— Шериф, уверяю вас...
— Заткнитесь, мистер. Я не хочу, чтобы ваши слова смущали моих ребят. Так что держите рот закрытым, иначе я попрошу Перца отрезать вам язык, и это заставит вас умолкнуть навсегда. В этом случае вам придется предстать перед Творцом без языка.
— Шериф, если вам угодно, я сделаю это прямо сейчас. Именно так у нас в Миссисипи поступают с теми, кто убивает чужих собак. Убил собаку — будь добр расплатиться за это. Собака дорого стоит, а эти три были мне все равно что родные братья.
Маленькая процессия двигалась по сосновому лесу. Эрл попытался было ковылять, отставая, но уткнувшиеся ему в спину дула ружей заставили его ускорить шаг, а кровь, сочившаяся из многочисленных ран, оставленных зубами собак, не позволяла ему расслабиться. Наконец маленький отряд вышел на тропинку, что значительно ускорило продвижение вперед. И вот впереди показался высокий холм. На его вершине рос раскидистый дуб, почему-то выросший в окружении сосен, могучее дерево с толстыми ветвями, достаточно крепкими, чтобы выдержать вес человека — с этой задачей не смогла бы справиться ни одна сосна.
Дуб стоял в гордом одиночестве на поляне, открытой всем ветрам. Ни одна сосна не росла рядом со старым деревом, лишившимся коры, с устремленными в голубое небо кривыми ветвями, похожими на сломанные конечности.
— Отлично, ребята. Вы сами знаете, что делать дальше.
— Пусть сам выкопает себе могилу, — предложил Опи, — чтобы это не пришлось делать нам.
— Ну да, дадим в руки человеку с такими способностями трехфутовую лопату и посмотрим, кого он прикончит первым и сможет ли он расправиться с нами со всеми, прежде чем мы расправимся с ним. Знаешь что, парень, ты сказал не подумав.
— Шериф, вы совершаете ошибку, — сказал Эрл. — Я ничего не сделал. Я просто помог двум типам, сказавшим, что они спасаются от толпы черномазых.
— Ну ты сам подумай, тебе когда-нибудь
Один из молодых помощников, тот, кто безуспешно пытался померяться силами с Эрлом, перебросил веревку через толстую ветку, завязал на конце скользящую петлю и, накинув ее Эрлу на шею, туго затянул. Разумеется, здесь не было ни лошади, с которой Эрл мог бы упасть, ни чего-то такого, что можно было бы выбить у него из под ног; поэтому его ждала не милосердная смерть от перелома позвонков под действием силы тяжести, а медленная, мучительная агония удушья; безмозглые глупцы вздернут его на ветку, а он будет болтаться; хрипеть, дергать руками и ногами, корчиться в судорогах да еще и наделает себе в штаны.
Однако сейчас страх окончательно покинул Эрла. Они со смертью были давними приятелями, и Эрл во время службы в морской пехоте, когда убийство стало его ремеслом, сам отправил к безносой старухе множество клиентов. Он знал, что рано или поздно она придет за ним, и сейчас, как и раньше, смотрел на нее глазами хищника — без особого страха, достаточно спокойно, с упрямой решимостью сделать последнее в жизни дело достойно и дать этим ребятам, какими бы убогими они ни были, повод надолго запомнить его: он вел себя как мужчина и умер как мужчина.
Веревка натянулась, приподнимая Эрла на цыпочки.
— Обычно в этот момент начинаются мольбы о пощаде, — заметил кто-то из полицейских.
— Скорее в аду станет холодно, чем я попрошу о пощаде такой белый сброд, как вы, миссисипские придурки!
— Смотрите-ка, как он заговорил!
— Отдадим этому парню должное: ему сдали дерьмовые карты, но он играет тем, что лежит на столе.
— Вы ничего не хотите больше сказать? — спросил шериф.
Сглотнув комок в горле, Эрл не смог найти ничего заслуживающего внимания.
— Вы ни о чем не сожалеете, сэр? Настала пора покаяться и предстать перед Господом с чистой совестью.
Эти слова вдохновили Эрла.
— Да, — прохрипел он, чувствуя, что петля чуть ослабла, давая ему возможность говорить. — Вот о чем я сожалею. Я сожалею о том, что попытался совершить все это, не убив ни одной живой души. Я обещал одному человеку сделать именно так. И это было ошибкой. Если бы я сделал все так, как считал нужным, и перестрелял бы вас всех, начиная вот с этих двух пустоголовых молокососов, потом расправился с тобой, собачник, затем с теми двумя помощниками, которые только и умеют, что поддакивать, и напоследок с тобой, шериф...