...и Северным океаном
Шрифт:
— Тогда ждите официальную депешу. А пока продумайте, как и что.
И уполномоченный распрощался с Бегичевым. Тот в душе торжествовал: о нем помнят, он нужен, он еще покажет, на что способен!
Вскоре пришла радиограмма, подтверждающая, что поиски должны начаться ближайшей весной. Были в радиограмме особенно дорогие Бегичеву строки о предстоящей экспедиции: «Примите участие как в организации, так и в выполнении ее по примеру 1915 года. Со стороны Совет республики вам будет оказано содействие».
И снова, как в 1915 году, Бегичев собрал
От Диксона вдоль побережья океана с Бегичевым пошли капитан зимовавшей у острова шхуны «Хеймен» и матрос, знавший русский язык.
Дневник похода — хроника нарастающих трудностей: «Олени падают»; «Холодно»; «Идем по водянистому снегу»; «Олени бредут в нем по брюхо»; «Бросили 9 оленей»; «Дров нет, хлеба давно уже нет, пожалуй, доведется есть сырое мясо»; «У нас пали все олени…».
До места, где Тессем и Кнутсен должны были по уговору с Амундсеном оставить письмо о своем походе, экспедиция шла пятьдесят дней. Это был памятный Бегичеву мыс Вильда, возле которого в 1915 году стоял «Эклипс».
Где норвежцы могли спрятать письмо? Конечно, в сложенной из камней пирамидке. Там действительно оказалась жестянка с запиской:
«Два человека экспедиции «Мод», путешествуя с собаками и санями, прибыли сюда 10 ноября 1919 года… Мы находимся в хороших условиях и собираемся сегодня уходить в порт Диксон.
Петер Тессем, Пауль Кнутсен»
С тех пор время могло стереть все следы. Поисковому отряду предстояло теперь медленно, очень медленно возвращаться к острову Диксон, заглядывая по пути в каждую бухту, на каждый мыс, на каждую косу.
Норвежцы могли пробираться вдоль самого берега, могли срезать углы через тундру, могли идти по морскому льду. Нужно было каждый раз чутьем угадывать их выбор. Оплошность, промах — и отряд пройдет в двадцати шагах от какого-либо предмета, оставленного, брошенного или потерянного норвежцами. Пройдет, не напав на след. Поэтому с каждого места стоянки расходились пешком в разные стороны, прочесывая тундру.
Первой находкой были сани. Норвежцы почему-то бросили их.
Между тем у поисковой партии кончалось продовольствие. Последнюю банку консервов растянули на два дня. Оставалась надежда на ружье.
Коса возле мыса Приметного привлекла внимание Бегичева. Он медленно направился вдоль нее. И вот о чем повествует дальше его дневник:
«Я увидел сожженные дрова и подошел к ним. Здесь лежат обгоревшие кости человека и много пуговиц и пряжек, гвозди и еще кое-чего есть: патрон дробовый, бумажный и несколько патронов от винтовки… Патроны оказались норвежского военного образца 1915 года».
Пришли капитан и матрос «Хеймена», молча сняли шапки. Что же здесь произошло? Решили, что один из двух, посланных с «Мод», погиб тут, на
Но кто погиб у мыса — Тессем или Кнутсен?
Что стало причиной трагедии?
Куда побрел отсюда оставшийся в живых?
Розыски продолжались до зимы, когда снежный саван надолго прикрыл тундру. Поисковый отряд прошел по Таймыру, как потом подсчитал Бегичев, 2346 верст!
Капитан и матрос «Хеймена», подружившиеся с Бегичевым, погостили у него в Дудинке, а потом вернулись в Норвегию. Шхуна ушла еще раньше. Норвежское правительство решило прекратить поиски.
Конечно, Бегичев искал случая их продолжить.
Везучим человеком был Улахан Анцифер! Судьба сводила его с интересными, значительными людьми. Работа рядом с Толлем в тесном судовом мирке, где все на виду друг у друга, — не она ли оказала влияние на дальнейший жизненный путь Бегичева? Во время поездки по Енисею боцманом-следопытом заинтересовался Нансен, нашедший, что внешне Улахан Анцифер напоминает Амундсена.
И вот Бегичеву представился случай ближе узнать еще одного исследователя. Он направлялся как раз туда, где, возможно, сохранились какие-то следы второго норвежца из команды «Мод».
Этот исследователь — Николай Николаевич Урванцев.
Он не был коренным сибиряком, родился в Поволжье. Но с 18 лет вся его жизнь, все помыслы — Сибирь.
На семь лет старше нашего века, он окончил Томский технологический институт в первый год Советской власти. С тех пор верно служил ей. Именно Урванцев стал одним из первооткрывателей норильских руд и углей — а это было в 1920 году, когда «усиленный» паек участников экспедиции составляли 200 граммов сахара и масла в месяц.
Урванцев продолжал разведку и на следующий год. Сложенная им и его спутниками бревенчатая хижина стала первым домом будущего Норильска. Затем Урванцев произвел первую рекогносцировку реки Пясины, — может, ей суждено стать водной дорогой для вывоза к морю ископаемых богатств тундры?
Далеко не все верили в возможность использования норильских руд. Но Урванцева поддержал Дзержинский. Работы продолжались, удалось найти достаточно богатое медно-никелевое месторождение. В 1926 на Енисей пожаловала уже многолюдная экспедиция для более полных исследований.
Но все это и многое другое еще впереди, а в 1922 году Урванцева особенно интересовали водные пути. Зимой он побывал на озере, в которое впадает близкая к месторождениям речка Норилка, и откуда уходит к океану Пясина. Летом наметил спуститься по реке до устья и оттуда морем пройти на Диксон.
Услышав об этом, Бегичев разыскал Урванцева. Они были знакомы, геолог знал о поисках спутников Амундсена. Место для Бегичева в рыбачьей лодке сразу нашлось.
Спускались по течению без особенной спешки, делая промеры. Глубины были разными, но в общем достаточными для прохода судов по большой воде, до осеннего спада.