...И вся жизнь (Повести)

Гельбак Павел Александрович

— Простите, а у вас свои дети есть? — спросил Ткаченко.

— Это, товарищ писатель, я думаю, к делу не относится. Только я хочу сказать, что завод и школа не одно и то же. В школе пусть им, этим самым детям, носы утирают, а тут, если ему государство деньги платит, то работай как полагается, и веди себя правильно, чтобы людям не было беспокойства, чтобы ты ценил заботу… А то только и слышишь — воспитывай, воспитывай. А какой черт его, дурного, воспитает? Поставить милиционера в общежитии, вот и будет порядок. Насмотрелась я на эти кадры. Разве их человеческим словом прошибешь…

Отвечал воинственно настроенной комендантше старый рабочий, сын которого, как и Валерка, влип в грязную историю.

— Завод, конечно, не школа, — сказал он. — Здесь свой особый уклад жизни. Но если хочешь

знать, то я вполне согласен, что завод — это университет жизни. Да, мы, рабочие, хозяева жизни, а что это получается, своих наследников на путь истинный направить не можем. Мне трудно говорить, знаете сами, с сынком у меня промашка вышла. А почему? Может, строгости мало проявлял? Нет, я его, бывало, и ремнем огрею, и крепкое слово скажу. Не помогло. Значит, не в строгости дело, а в уме. Не всегда ума хватает, как подойти к молодому человеку, как ему лучше растолковать, что к чему… У нас много всяких организаций — хочешь артистом становись, хочешь футболистом, а нет — в поход отправляйся… Но не из каждого артист получается, не каждый по мячу может, как Пеле, ударить. Да и в поход… Я к чему это говорю? Очень хорошо всякие эти кружки и туристские походы, да не мало ли? Не каждому они по сердцу. К тому же, сколько ими охватишь? Слушал я отчет завкома профсоюза. Цифры там всякие — столько-то спектаклей, столько-то побывало в заводском пансионате, а столько-то в однодневном доме отдыха… В этом самом однодневном доме отдыха сын и напился с дружками, наскандалил. Нет, я его не оправдываю, а ответ ищу. Какое такое дело придумать, чтобы подростки от него оторваться не могли. А так, что получается — на бумаге вроде все красиво, даже душевно, а на деле мальчишка мой в колонию угодил. Вот от чего сердце болит. Разве он плохо работал? Хорошо работал, но сорвался.

— Так что ты конкретно предлагаешь? — спросил парторг.

— Ничего не предлагаю, — ответил рабочий, — вслух думаю. Может, и моя боль в сердце товарища писателя отзовется…

— Пощадите писателя, — сказал главный инженер, человек молодой, хотя уже с сединкой на висках, — не станем делить с ним нашу боль. По существу надо говорить. Надо видеть те изменения, которые произошли в нашей жизни. Теперь на завод приходит не тот паренек, который приходил на производство в годы молодости мастера Даукши. Вырос новый тип молодого рабочего — это грамотный специалист у станка днем, и художник, спортсмен, актер, студент — вечером. А у нас, нечего греха таить, в цехах к новым рабочим все еще подходят со старой меркой. Да и не только в цехе. Комсомол работает по старинке. Самодеятельность, клубная работа безнадежно отстали от времени.

Главный инженер настаивал на том, что комсомол должен дифференцировать работу с различными группами молодежи. В комсомоле состоят люди в возрасте от 14 до 28 лет. Надо ли доказывать, что круг интересов у шестнадцатилетнего паренька, впервые переступившего порог цеха, и у двадцативосьмилетнего инженера, имеющего устоявшиеся взгляды, привязанности, свою семью, — разный.

— Во всяком случае, — сказал, заканчивая, главный инженер, — для меня ясно, что воспитанию молодых рабочих мешает бездушное, механическое перенесение одинаковых форм работы с одной категории молодежи на другую.

— Как же вы предлагаете бороться с этим злом? — заинтересованный выступлением главного инженера, спросил Павел Петрович.

Главный инженер ответил не сразу.

— Предложения у меня есть. Только пока не для печати. Прежде надо провести исследования, опираясь на научно обоснованные материалы, и тогда только можно будет сделать окончательный вывод… Мне кажется, что исследования нас приведут к выводу, что комсомольскую организацию следует разделить на три группы: подростки 16–17 лет, затем молодые люди до 23 лет и третьи — до 28 лет. Каждая из этих возрастных групп имеет свои специфические интересы…

Парторг торопливо перебил оратора:

— Это, Георгий Владимирович, вы лишку хватили. По-вашему — вместо одной надо создавать три молодежных организации, каждую со своим Уставом, со своим руководством. Мне кажется, не нужно никаких реформ.

Павел Петрович засмеялся:

— В старину в одной из стран мудрый правитель, рассказывают, издал указ, что каждый, кто

вносит новый закон или поправки к существующему, должен ждать решения по своему предложению с петлей на шее. Если предложение правителем отвергалось, то… Впрочем, простите, что перебил. Так, вспомнилась эта история…

— Строгий был правитель, — засмеялся и главный инженер, — при его дворе, наверное, мало находилось смельчаков, которые вносили новые законы…

— Да уж не до реформ им было, — подтвердил Ткаченко.

— Я отношусь к комсомольцам тридцатых годов, — продолжил дискуссию парторг. — Чем знаменито наше поколение? Штурмовые ночи, ударные бригады. С какой гордостью мы носили юнгштурмовки, а наши песни, наш энтузиазм? Его с лихвой хватало и на шестнадцатилетних и на двадцативосьмилетних. Научный подход, это, конечно, модно, социологические исследования — еще моднее… Но что тебе дадут исследования, если голова у юнцов забита черт знает чем… Мы думали о деле, о том, как коммунизм строить, и тут нам никакие рестораны и «вуги-гуги» на ум не шли. Помнишь, как поэт говорил… Как же это… Черт возьми, старею, стишки уже и забыл… Ну, да смысл такой, что завод для каждого родным отцом должен быть, а труд — матерью, книги — семьей. Вот так. Вспомнил: «Мы в Комсомолии живем, стране великой и богатой». Где она теперь — эта страна юности, по названию Комсомолия?

Ткаченко поморщился. Парторг словно продолжает спор, начатый с Соколовым: «в наше время и вода была мокрее и сахар слаще»…

Сворачивая обсуждение, парторг прочитал по бумажке списанный из какой-то газеты абзац, который звучал примерно так:

«…Надо работать с молодежью по-настоящему, необходимо возвеличивать великие примеры служения обществу, народу, окружать вниманием, всеобщим уважением все доброе, чтобы юноши и девушки видели перед собой живой пример».

Прочитанное парторгом представляло интерес, но то ли потому, что мысли были изложены очень уж по-газетному, то ли потому, что парторг читал их, не отрываясь от бумажки, они проскользнули, не задев сознания.

А что думает он сам, бывший комсомольский работник, старый журналист Ткаченко, чью точку зрения он осудит, а чью поддержит в статье? Но прежде всего надо иметь свою точку зрения, дать свои рекомендации. Главный инженер выступал интересно, но увлекся. Почему делить комсомол на три группы, а не на две, не на четыре, пять. Разве обязательно должны совпадать взгляды, интересы школьника и рабочего одного и того же возраста — двадцатисемилетнего отца семейства и закоренелого холостяка тех же лет? Нет, конечно. Деление только на возрастные группы ничего не даст. Может быть, учитывать общеобразовательный уровень, жизненный опыт? Ерунда, это приведет к дроблению комсомольской организации по цеховому признаку. Изучить то, что объединяло ребят в штурмовых, ударных бригадах и привить это нынешней молодежи. Передать опыт ветеранов юнцам. Это по существу то же самое, что говорил парторг: «в наше время вода была мокрее», только сказано другими словами. Передать опыт, привить традиции… Но наш опыт был хорош для первых пятилеток, войны. Сейчас другое время, надо искать и использовать иные формы работы, накапливать свой опыт. Конечно, не забывая того хорошего, что делали отцы. Незачем снова изобретать сани.

Когда-то мы любили повторять: «Болтайте поменьше, работайте побольше, и дело у вас пойдет наверняка!» Афоризм банальный, но был произнесен с высокой трибуны и казался нам в ту пору вершиной мудрости. Может быть, действительно надо поменьше болтать, а побольше загрузить молодежь конкретным делом, чтобы каждый день и каждый час юноши и девушки видели плоды своего труда. Как это читал парторг: «Работать с молодежью по-настоящему, возвеличивать великие примеры служения обществу, народу…» Работу с подростками надо улучшать — это истина. Но как это сделать? Нет, не может Павел Ткаченко дать исчерпывающих рекомендаций. Не может он написать статью, которую использовали бы как методическое указание. В таком случае нужна ли вообще статья? Нужна, но такая, чтобы заставила читателей думать, втянула бы их в дискуссию, начатую на заводе. Очевидно общее, для всех приемлемое решение найти трудно. Но поиски должны вестись в разных направлениях, на разных предприятиях по-своему, с учетом конкретных условий.