0:1 в первом тайме

Багдай Адам

Неожиданно ему бросилось в глаза знакомое лицо. Мальчик порылся у себя в памяти и вдруг припомнил: да это же редактор «Жиця Варшавы» Худынский!

— Мое почтение, пан редактор, — приветствовал он его. — Не желает ли пан «Экспрессик»? Правда, эта газета ваш конкурент, но…

Увидев Чека, журналист так и вскочил с места.

— Подожди-ка! — закричал он. — Да ведь я тебя знаю: ты из клуба «Сиренка».

— Пожалуй, вы угадали, — отозвался Чек, награждая редактора одной из самых своих очаровательных улыбок.

— Тебя зовут Чек?

— Именно так, пан редактор.

— Садись. — Журналист схватил парнишку

за плечо, усадил рядом с собой и пристально поглядел на него, хмуря мохнатые брови. — Что же ты, бродяга этакий, делаешь?

— Я? — удивился мальчик. — Я. как пан редактор видит, работаю сейчас в прессе.

Но лицо журналиста оставалось суровым,

— Почему ты сбежал?

— Я? — С лица мальчика исчезла озорная улыбка.

— Не вывертывайся, говори правду.

— Обстоятельства, пан редактор!

— Все о тебе беспокоятся. Стефанек был сегодня у меня, просил дать объявление в «Жице Варшавы». Ребята разыскивают тебя по всей Варшаве. А ты газетами торгуешь!

— Нужно же зарабатывать на жизнь.

Редактор взял мальчика за руку:

— Мой совет тебе — возвращайся домой. К чему все эти выдумки?

Манюсь задумался.

— Не получается, пан редактор, — медленно выговорил он, потирая немытую щеку.

— У вас большие перемены. «Полония» взяла шефство над вашей командой. Ребята тренируются на Конвикторской. У всех — новые костюмы. — Испытующе взглянув на Чека, журналист заметил, что парнишка жадно ловит каждое известие о своей команде. — Сейчас все у вас будет иначе, а ты бродишь неизвестно где, как бездомный щенок.

Манюсь поморщился:

— Я буду жить у товарища.

— А почему ты не хочешь вернуться?

— Не могу, пая редактор, — ответил Чек с горечью взрослого, много испытавшего человека.

— И все-таки мой совет тебе — возвращайся домой, — повторил редактор, пожимая руку мальчика.

Манюсь поклонился и молча пошел к выходу. У него было такое чувство, что он упустил счастливый случай. Может быть, следовало обо всем рассказать Худынскому, послушаться его совета и вернуться на Гурчевскую? Встреча с редактором сбила его с толку. С болью снова вспомнил Чек «Сиренку», товарищей, турнир, завтрашний матч. Нет, все-таки страшно возвращаться домой. Он не мог бы снести унижений, которые его там ожидали.

«Ну что ж, такова жизнь», — подумал он.

Быстро избавившись от газет, Чек пришел на помощь Рыжему Милеку, и, когда они, закончив свой первый совместный рейс, подсчитали кассу, оказалось, что каждый заработал по двадцать четыре злотых.

— Для начала неплохо, — подытожил Манюсь. — Можно жить!

Но на душе у него по-прежнему было тоскливо. Возвращаясь к Рыжему Милеку, Манюсь неотступно думал о том, что творится сейчас на Гурчевской.

5

Наутро Чек вскочил как встрепанный. «Сегодня ведь начинаются соревнования», — подумал он и начал проворно одеваться. Однако гардероб его после вчерашнего дождя выглядел довольно плачевно. Вельветовые брюки были скомканы, рубашка мятая и грязная, тапки испачканы. «Как же я пойду в таком виде»? — волновался он, с ужасом разглядывая свою одежду.

Рыжий Милек еще спал, широко раскинув руки и как бы желая обнять весь чердак. Нельзя сказать, чтобы это было удобное

место для ночлега. Сквозь щели в крыше просвечивало голубоватое небо. Охапка прогнившей, слежавшейся соломы, брошенная в угол чердака, между старой, заржавевшей печкой и кучей железа, служила им постелью; укрывались мальчики рваными одеялами. Однако Манюсь над этим не раздумывал. Его больше беспокоила одежда.

Он попытался разбудить Милека:

— Послушай, нельзя ли у вас раздобыть утюг?

— Спроси у дедушки, может, у него есть, — сонно пробормотал Милек.

И действительно, внизу утюг нашелся.

Глуховатый дедушка Милека был старьевщиком. Он занимал маленькую клетушку, в которой стояли деревянный топчан и печурка, а по углам валялись старые ботинки, тряпье, обрезки кожи, бутылки и железный хлам.

Манюсь включил утюг и принялся за дело.

— Только смотри, баловник, не сожги мне хату, — ворчал дедушка. — Эх, в воскресенье можно хоть полежать, отоспаться… А ты куда это так наряжаешься?

— У нас матч, — коротко объяснил мальчик.

Чек так выгладил брюки и рубашку, вычистил тапочки, точно собрался на большой праздник. Когда он был совершенно готов, заглянул еще раз на чердак.

— Если хочешь идти со мной, торопись! — крикнул он Милеку.

По дороге они купили в киоске «Жице Варшавы», и Манюсь в спортивной рубрике отыскал расписание матчей.

— Сегодня в одиннадцать играем с «Антилопой», — сообщил он Рыжему Милеку.

Тот не проявлял слишком большого интереса к турниру. Он шел просто за компанию. Мечты его все время возвращались к великому путешествию на ялике. Однако, желая поддержать разговор, он все же спросил:

— Как ты думаешь, кто выиграет?

— Как можно задавать такой вопрос? — возмутился Чек. — Конечно, мы… то есть «Сиренка». Впрочем, — добавил он менее уверенно, — мяч-то — круглый. Да и, к тому же, наши будут играть без меня и без Тадека Пухальского.

Школьный спортивный парк в «Агриколе» был полон людьми, которые непрерывным потоком стекались к стадиону. Сегодня должно было состояться торжественное открытие турнира. Основная масса зрителей состояла из бойких, голосистых мальчишек, тех самых, что перед каждым матчем классных команд шумом осаждают ворота футбольных стадионов. Это они громче всех освистывают судью, горячо болеют за своих любимцев, а после окончания матча врываются на поле, чтобы с триумфом проводить победителей и безжалостно осмеять проигравших.

Небрежно одетые, крикливые, всегда готовые к драке и в то же время самые горячие болельщики футбола, таящие в своих сердцах неизменную любовь к спорту, шли они сюда, как на праздник. Здесь, на утоптанной траве школьного поля, решалась судьба первенства «дикого» футбола. И ничего удивительного не было в том, что перед этим великим турниром возникали горячие споры.

Манюсь внимательно оглядывался в толпе, чтобы не натолкнуться на кого-нибудь из обитателей Воли. Когда они добрались до поля, он, присмотрев большое дерево вблизи от площадки, с кошачьей ловкостью взобрался на него. Тут у него имелся немалый опыт — он на каждом классном матче занимал почетное место на «зеленой трибуне» за часами. Он помог вскарабкаться на сук и Милеку и, вздохнув с облегчением, уселся поудобнее в развилине могучего ствола. Отсюда можно было, оставаясь невидимым, наблюдать за всем полем.