0:1 в первом тайме
Шрифт:
Жемчужинка с большим уважением поглядел на кулак пана Лопотека. Будь он такой же сильный, как слесарь, и будь у него такие же большие кулаки, ми за что бы он тогда на лестнице не выпустил Вавжусяка. А вот Ромек воспользовался замешательством и удрал.
— Пан Лопотек, — неожиданно тихо сказал Стефанек, — ребят нельзя оставлять без надзора. Я после матча беседовал с Радошем, руководителем футбольной секции… «Полония» возьмет над ними шефство.
— Стало быть, и над «Сиренкой»?
— Да…
— Это хорошо… Но ведь сколько таких ребят на нашей улице! А
— Но зато хороший пример. Если мы возьмем под свою опеку «Скрепку» и сколотим дружный коллектив, то нашему примеру последуют другие. — Тренер замолчал, услышав рядом чей-то громкий храп.
Повернувшись, он увидел, что Польдек Пеховяк, прислонившись к его плечу, крепко спит, разинув рот. Рядом с ним дремал Манджаро. И только Жемчужинка мужественно продолжал бодрствовать. Однако и его веки слипались.
Тренер легонько потряс Паука за плечо:
— Ребята, уже поздно, пора по домам.
Паук громко зевнул и бессмысленно вытаращил глаза, Манджаро встряхнулся, как будто кто плеснул на него холодной водой, а Жемчужинка заморгал светлыми ресницами,
— Я не уйду, — сказал он упрямо. — Там ведь мой самый лучший товарищ. — Он указал головой на дверь палаты.
— Я тоже, — добавил Манджаро.
Паук был так утомлен, что поддержал товарищей только кивком головы.
Тренер уже хотел было запротестовать, но в эту минуту дверь палаты открылась, и в ней показалось бледное лицо дежурной сестры. Все вскочили, с волнением глядя на нее.
— Кто из вас Стефанек? — спросила она шепотом.
— Я. — Тренер выступил вперед.
— Мальчик просит вас в палату.
Жемчужинка схватился за голову.
— Жив! — закричал он радостно.
Стефанек вошел в палату, освещенную лишь бледным светом маленькой ночной лампочки. На подушке виднелась забинтованная голова мальчика. Стефанек подошел па цыпочках. Из-под белых бинтов на него смотрели затуманенные глаза Манюся.
— Пан Вацек, — прошептал он, с трудом протягивая руку.
Тренер взял эту горячую, пылающую руку.
— Чек, мой мальчик, — только и мог он выговорить.
— Пап Вацек, — глаза Манюся блеснули, — когда мы играем финальный матч?
— В субботу.
Рука мальчика сжала пальцы тренера.
— Пан Вацек… Мы должны выиграть… Должны…
Манюсь закрыл глаза. Его густые ресницы бросили тень на бледные щеки.
— Выиграем, — с уверенностью сказал тренер.
На плече он почувствовал ладонь сестры.
— Вам нужно уходить. Он еще очень слаб.
— Но ему уже лучше?
Она только кивнула головой.
Сестра привычным движением стряхнула термометр, сделала отметку на таблице температуры и улыбнулась мальчику.
— У тебя, Чек, железное здоровье, — сказала она своим певучим голосом, — через неделю уже сможешь встать.
— Только через неделю! — отозвался Чек, отвечая
— Какой быстрый! Другому на твоем месте целый месяц пришлось бы лежать.
— Да, но сегодня матч.
О том, что сегодня должен был состояться матч, знала чуть ли не вся больница. Личность левого крайнего «Сиренки» возбуждала у окружающих не только интерес, но и симпатию. Маленького пациента ежедневно навещали мальчишки с Воли, тетя Франя, мастер Сосенка, пан Лопотек. И вообще горячность, с какой мальчик повествовал о своей команде и о приближающемся матче, могла бы любого приохотить к футболу.
В этот день в больничных палатах с самого утра толковали только о матче. Больные разделились на два лагеря: один стоял за «Сиренку», а другой — за «Амброзиану», второго участника финального соревнования. Не нужно добавлять, что сторонников «Сиренки» было значительно больше. За «Амброзиану», болел только один каменщик со сломанной ключицей да продавец из магазина, которому упавшим ящиком с помидорами размозжило палец на ноге. Тут сказывался местный патриотизм — оба болельщика жили в Праге, которую и представляла на зеленом поле славная «Амброзиана».
Отходя от кровати Чека, сестра поддразнила:
— Без тебя твоя «Сиренка» проиграет.
Мальчик приподнялся на локте:
— А вот увидите, что не проиграет! Пан Вацек прекрасно их натренировал.
— А у тебя только мяч в голове, — укорила сестра.
— Нет, не только мяч, — защищался парнишка. — Я ведь после каникул пойду в школу… — И вздохнул.
— Тебя это огорчает?
— Немножко есть… Ведь еще неизвестно, как будет со школой. Не знаю, все ли в голове осталось на месте после моего полета.
— Не горюй, все в порядке. Может, даже еще лучше стало… — пошутила сестра.
Манюсь, закрыв глаза, погрузился в свои мысли. В больнице времени для размышлений было сколько угодно. Можно было путешествовать с улицы на улицу, странствовать, не завися от времени, рассуждать до отказа с кем хочешь, переноситься в мир мечтаний. Мысли неслись быстрой рекой.
До недавних пор мальчик ненавидел Королевича, ежеминутно готов был на стычку с ним. А теперь, когда узнал от ребят, что Королевича отправили в исправительный дом, он даже немного пожалел его. Да, нет Королевича — и весь «Ураган» разлетелся. Нет и их опекуна. «Шефа» арестовали где-то в Грохове, а Ромек Вавжусяк еще скрывается. Но и его скоро поймают. Разлетелся могучий «Ураган», команда, само название которой вызывало страх у мальчишек с Воли.
Зашелестела газета, и Манюсь открыл глаза. Его сосед слева, молодой токарь с Жерани, перевертывал листик «Жиця Варшавы».
— Тут, Чек, пишут о тебе, — заявил он.
— Наверное, редактор Худынский, — отозвался мальчик почти равнодушно. — Прочитайте, пожалуйста, — попросил он, однако, через минуту.
— «Сегодня на поле «Агриколы», — громко читал слесарь, — состоится финальный матч «диких» футбольных команд на кубок «Жиця Варшавы».
— Ну, это-то я знаю, — прервал его Манюсь, — а где же там обо мне?