026
Шрифт:
— Это шутка? Я — Август? Этого не может быть? Почему…
Изображение в глазах Двадцать Шестого засбоило, пошло помехами, голограмма перед ним задрожала. Где-то в глубине его внутреннего мира, робот ощутил, как что-то открылось. Он видел свой «город» будто свысока, и внизу приметил стальную дверь, на которой стояла Тэс. Та самая дверь, из которой она доставала осколки воспоминаний. Теперь бункер был открыт, и нечто тягучее вылезало из него, подобно густой крови. Она вытекала на улицы, карабкалось на здания, заполняла собой все, что некогда было пустым. Под окнами, где мелькали воспоминания Двадцать Шестого, образовались новые, в которых проигрывались
Дверь бункера захлопнулась сразу же, как последняя капля жижи нашла свое место в «жилище». Двадцать Шестой вернулся в реальный мир, он стоял на коленях, схватившись за голову. Перед ним был Август, или тот, кто назывался им, или тот, кем являлся сам Двадцать Шестой. Он не мог думать, не мог соображать. Голова гудела, словно в ней разом запускали несколько ракет. Ему казалось, что в этих ракетах сидит разум Двадцать Шестого, его собственный, и улетает куда-то далеко, а за пультом управления сидит русый мужчина, и наблюдает за полетом с экрана. На его лице улыбка.
Двадцать Шестой не выдержал и закричал, что было сил. Он хотел прогнать от себя эту иллюзию, наваждение, которое, как вирус, впилось в его систему, но ничего не получалось. Пока солдат кричал, он не заметил, как в антикварный магазин ворвался Отряд 84. Не слышал, как тяжелые шаги тараторили по ступенькам. Не понимал, что руки собственных подчинённых валят его на пол, и заковывают собственного командира в кандалы.
Глава 47
Двадцать Шестой погружался в нечто темное. Несколько минут назад, она стоял на своих двоих, при свете больничных ламп, слушал голограмму, а теперь плывет неизвестно куда, где нет ни света, ни дна.
Робот не понимал, что произошло. В голове вертелось воспоминание, но о чем, было сложно воспроизвести.
«Я был в ракете», — думал про себя Двадцать Шестой, и мысль звучала вокруг него эхом, словно говорил кто-то другой.
«Тэс?»
Ответа не последовало.
«Как долго я нахожусь здесь?»
Эхо повторило вопрос.
Двадцать Шестой спускался все ниже, пока наконец не приметил под собой очертания белых квадратов. Они, как маяки, манили к себе, предупреждая о наличии земли в конце пути. Робот сгруппировался, принял положение головой вниз, и устремился к кубикам. Скорость полета, или, как ему казалось, падения, нарастала так же быстро, как удлинялись сами «знаки», которые трансформировались в длинные прямоугольники. В них блестели окна, в которых проигрывались изображения и видеозаписи. Робот узнал это место, признал свой собственный, внутренний мир. Однако, теперь он отличался от того, к чему привык хозяин. Здания были больше. Они уходили далеко в небо, туда, где им не видно конца. Похожая ситуация складывалась и с фундаментом — он растворялся в черноте, земли было не разглядеть.
«Я дома, но словно чужой», — снова разнеслась эхом мысль.
Наконец, Двадцать Шестой заметил крохотный клочок поверхности. Во тьме, она сияла серебром, как посадочная площадка. Робот аккуратно приземлился на нее, и огляделся вокруг. Находясь в этом мире неизвестно сколько, но, по его мнению, уже довольно долго, Двадцать Шестой не мог понять, как его сознание могло настолько измениться. Здания намекали на то, что он прожил не один десяток лет, настолько много они вмещали воспоминаний. Тем не менее, что это события, он не мог понять,
«Я видел это, пару минут или…часов назад, но мне казалось, то было наваждение», — размышлял солдат, рассматривая здания. Затем его взгляд упал под ноги, где перед ним разверзлась бездна за пределами стальных дверей.
«Бункер, где я впервые встретил Элизабет или то, кем оно представилось, а затем и Тэс. Значит не иллюзия, не воображение. Он вправду открылся и выпустил что-то из себя. Вопрос только — что? Это нечто затопило улицы моего «города», слилось с зданиями, заразило меня, но чем? Мне кажется, что чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее растворяюсь, теряюсь, исчезаю».
Двадцать Шестой посмотрел на ладони. Все в порядке, не прозрачные, форма четкая, угловатая, блестящая. Никаких изменений не произошло, а значит, что беспокоиться не о чем. Пока что.
«Источник метаморфозы находится внутри, — он подпрыгнул и замер в воздухе, — значит спускаемся туда».
Когда робот начал лавировать внутрь, он с удивлением обнаружил, что не может этого сделать. Чернь, отражавшая вход, оказалась не пустотой, а пеленой с физическими характеристиками, барьером. Двадцать Шестой встал на него, поверхность слегка пружинила, как батут. Солдат невысоко попрыгал, проверяя, насколько крепка защита, затем напряг коленные механизмы, резко подскочил вверх, кувыркнулся в воздухе, выставил руки перед собой, и со всей воображаемой мощью понесся сквозь преграду.
Пленка поддалась. Робот прорвался внутрь. Как только он очутился внутри, в глаза ударил ослепительный свет. Двадцать Шестой очутился в некой противоположности того, что было наверху. Здания были черными, окна в них белыми, само пространство так же сияло, как сердцевина пламени. Складывалось впечатление, что «подземный» мир — ничто иное, как негативное изображение мира «воздушного». Двадцать Шестой так же заметил, что в домах мелькали совершенно другие изображения и цикличные видео, которые соседствовали с таким же бензинными, как и наверху. Он не мог их узнать, так как ни разу не видел ничего подобного. Но, где-то в глубине понимал, что кадры в окнах — воспоминания Августа.
И как только эта мысль пришла к нему в голову, Двадцать Шестой получил резкий, невидимый удар со стороны. Кто-то бил его. Робот старался защищаться, но не мог понять от кого. Пинки летели со всех сторон, и все, что мог сделать бедолага — прикрываться и кувыркаться в воздухе, надеясь, что избиение прекратиться. Но ничего не заканчивалось. Тумаки становились яростней. Каждый удар отдавал эхом, в котором слышались слова. Голос становился четче, яснее, заполнял пустоту. Где-то вдали начали проступать виды какого-то города, закрытого черными очертаниями. Еще удар, и голос перерастает в крик, картинка становится яснее.
— Очнись, черт тебя дери! — прозвучало где-то далеко, а затем послышался хруст.
Так продолжалось несколько секунд, растянувшихся на минуты.
Когда Двадцать Шестой наконец раскрыл руки, перестал защищаться, он получил прямой удар в маску, от чего внутренний мир резко растворился, заменился на реальность, в которой он стоял на коленях, с закованными в кандалы руками. Перед ним стоял робот, до боли знакомый. Его кулак треснул и слегка дрожал.
— Доброе утро, солнышко, — с издевкой произнес каратель. — Как спалось?