03 Ринсвинд. Посох и Шляпа
Шрифт:
– Да, – отважился он, оглядывая парчовые занавеси, усеянные рубинами колонны и подушки с золотой филигранью, – неплохо ты отделал местечко. Оно… – Он замялся, подыскивая подходящее описание. – Прямо-таки чудесный образчик редкостного изящества.
– Человек стремится к простоте, – вздохнул толстяк, продолжая деловито писать. – А вас сюда как занесло? Я, конечно, всегда рад встрече с коллегами – любителями поэтической музы…
– Нас привели, – заявила Канина.
– Люди с саблями, – дополнил Ринсвинд.
– Славные ребята, стараются поддерживать
Он щелкнул пальцами, делая знак одной из дев.
– Э-э, не сейчас, – принялся отнекиваться Ринсвинд, но девушка просто подала ему блюдо с какими-то золотисто-коричневыми палочками.
Он взял одну и попробовал. Пирожное было восхитительным – сладким и хрустящим, с привкусом меда. Ринсвинд взял еще две палочки.
– Я, конечно, прошу прощения, – сказала Канина, – но кто ты такой? И что это за место?
– Меня зовут Креозот, сериф Аль Хали, – ответил толстяк. – А это моя Глушь. Старался, как мог.
Ринсвинд подавился медовой палочкой.
– Уж не тот ли Креозот, который «богат, как Креозот»? – осведомился он.
– То был мой дорогой отец. Я, по правде говоря, несколько богаче. Когда у человека полным-полно денег, ему трудновато достичь простоты. Стараешься изо всех сил… – вздохнул он.
– Ты мог бы попробовать раздать свои богатства, – предложила Канина.
Сериф снова вздохнул.
– Это, знаешь ли, не так легко. Нет, приходится добиваться малого большими средствами.
– Слушай, – выпалил Ринсвинд, рассыпая изо рта крошки пирожного, – говорят, ну, ходят слухи, что все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото.
– Это может слегка затруднить посещение туалета, – жизнерадостно заявила Канина. – Я, конечно, прошу прощения.
– Ходят такие россказни, – подтвердил Креозот, делая вид, что ничего не слышал. – Это так утомительно. Как будто богатство что-то значит. Подлинные сокровища таятся в сокровищницах литературы.
– Тот Креозот, о котором мне рассказывали, – медленно проговорила Канина, – был главой банды, ну, в общем, безумных убийц. Самых первых ассассинов, внушающих ужас всему пупземельному Клатчу. Не сочти за оскорбление.
– Ну да, мой дражайший папочка, – откликнулся Креозот-младший. – Это были гашишимы. Свеженькая мысль ему пришла [15] . Но на самом деле от них было мало толка. Так что мы наняли вместо них Душегубов.
– Ага. Названных так в честь какой-то религиозной секты, – со знающим видом кивнула Канина.
15
Гашишимы, получившие свое название вследствие огромного количества поглощаемого ими гашиша, были уникальным явлением среди убийц, поскольку отличались беспощадностью и в то же время имели склонность хихикать, тащиться от игры света и тени на лезвиях своих ужасных ножей, а так же – в исключительных случаях – отключаться в самый неподходящий момент.
Креозот
– Нет. Вряд ли. Мне кажется, мы назвали их так потому, что они с одного удара проламывают людям головы. На самом деле, ужасно. – Он взял в руки пергамент, на котором писал до их прихода, и продолжил: – Я скорее стремлюсь жить жизнью разума и именно поэтому превратил центр города в Глушь. Помогает потоку мысли. Человек делает то, что в его силах. Прочитать вам мое последнее творение?
– Варенье? – переспросил Ринсвинд, который не уследил за ходом его мысли. Креозот выставил вперед пухлую ладонь и продекламировал:
– Летний дворец под ветвями,
Бутылка вина, буханка хлеба, кускус из барашка, жареные языки павлина, кебаб, шербет со льдом, разнообразие сластей на подносе и возможность выбора Ее,
Поющей рядом со мною в Глуши,
А Глушь – это…
Он остановился и задумчиво взял в руку перо.
– Все-таки белье сюда не подходит, – сообщил он. – Взглянув со стороны, я понял…
Ринсвинд оглядел подрезанную чуть ли не маникюрными ножницами зелень, аккуратно расставленные камни и окружающее все это высокие стены. Одна из «Ее» подмигнула ему.
– И это Глушь? – уточнил он.
– Мои специалисты по пейзажу воссоздали здесь все основные особенности. Целая вечность ушла на то, чтобы сделать ручейки достаточно извилистыми. Из надежного источника мне стало известно, что в них теперь кроются задатки грубого величия и удивительная природная красота.
– А еще здесь повсюду бродят скорпионы, – вставил Ринсвинд, угощаясь еще одной медовой палочкой.
– Насчет этого не знаю, – возразил поэт. – Не считаю скорпионов поэтичными. Согласно стандартным поэтическим инструкциям дикий мед и саранча более уместны, хотя я так и не привык питаться насекомыми.
– Мне всегда казалось, что саранча, которую едят в глухих местах, это плод какого-то дерева, – удивилась Канина. – Отец всегда говорил, что саранча очень вкусная.
– Значит, это все-таки не насекомые? – переспросил Креозот.
– Да нет вроде.
Сериф кивнул Ринсвинду.
– Тогда ты можешь спокойно их доесть, – разрешил он. – Мерзкие хрустящие твари, никогда не понимал, что в них хорошего.
– Мне не хотелось бы показаться неблагодарной, – сказала Канина, перекрывая лихорадочный кашель Ринсвинда, – но зачем ты приказал доставить нас сюда?
– Хороший вопрос.
Креозот несколько секунд смотрел на нее бессмысленным взглядом, словно пытаясь припомнить, зачем они здесь.
– Ты и в самом деле весьма привлекательная девушка, – отметил он. – Ты, случайно, на цимбалах не играешь?
– А сколько у них лезвий? – спросила Канина.
– Жаль, – нахмурился сериф, – по моему заказу их привезли аж из-за границы.
– Мой отец научил меня играть на губной гармошке, – сообщила она.
Креозот беззвучно пошевелил губами, обдумывая это предложение.