05-Мой престол - Небо (Дилогия)
Шрифт:
Он говорил все это, ни на кого не глядя, даже не обращая внимания, слушают его или отвлеклись. Сказано: имеющий уши да слышит… Но Петр, как обычно, отметил абсолютно противоположную по смыслу, по самой сути, каноническим текстам фразу: «прежде я стану судить его». В Евангелии, которое — может статься! — сочинит сидящий рядом с Петром Иоанн Богослов, бывший Креститель, будет все наоборот: «Я пришел не судить мир, но спасти его…» Но это будет опять следует оговориться: если будет! — Христос, знаемый Иоанном и так понятый им, или кто там воспользуется именем Иоанна и его рассказом, а рядом был Христос истинный, в котором жила, горела,
И Петр бы даже не вздумал спорить с учеником, если б тот не понимал все буквально. Да, он пришел спасти мир, а прежде — судить тех, кто разменял веру отцов на кесаревы сребреники. Да, он пришел разрушить старый Храм и выстроить новый — но в сердцах и душах. И он все это сделает, как показывает время, все у него получится! Но — иною ценой…
И все-таки сам Иоанн либо его литературный обработчик, как сказали бы далекие-предалекие потомки, полюбившие мемуары великих, написанные за них или вместо них, — короче, автор не созданного пока Евангелия от Иоанна многое, оказывается, запомнил верно.
— Представьте, — сказал Иешуа, — что я — виноградный куст на поле Господа нашего. Всякую ветвь, не рождающую кисть. Он отсекает, как мертвую, а приносящую кисть — очищает, чтобы ягодам досталось больше солнца. Так вот, вы избранные, вы уже очищены Господом с помощью слова, которое, я принес вам, отдал вам, и оно живет в вас. Вы — во мне, а я в вас. Я-в тебе, Кифа, в тебе, Йоханан, в тебе, Яаков, в тебе, Андрей, в тебе, Филипп, в тебе, Натан, сын Фоломея, в тебе, Фома, в тебе, Левий, в тебе, Яаков, сын Алфея, в тебе, Фаддей, в тебе, Шимон, и в тебе, Иуда из Кариота. — Всех перечислил, никого не забыл. Видно, слишком большое значение придавал этим пасхальным словам. — Вы беременны мной, да простится мне эта мысль, но как иначе сказать об учениках, на которых возлагаешь все надежды? Именно так! Вы — беременны мною, повторяю! Ваша непоколебимая вера в меня и в мое предназначение зачала в вас то, что вы вынесете, родите и вырастите после меня. Можно сказать: вы все — камни в основание Храма, который я должен построить. Сейчас я говорю иносказаниями, потому что имею в виду тот Храм, который больше всего любит Кифа: Храм в душах наших… Что ж, Кифа, без такого Храма не построится тот, настоящий, которого ты так бежишь… — Он внимательно посмотрел в глаза Петру.
Петр не отвел глаз. И не стал отрицать, что никуда и ни от чего не бежит. Смолчал. Тем более что Иешуа сказал правду.
— Молчишь… — неожиданно засмеялся Иешуа. — Спасибо, что промолчал. Ты же знаешь сам, кто ты для меня. Ты — первый, я уже говорил это на горе Фавор, но позволю себе повторить. Ты для меня, как Елиша, сын Шафата, для пророка Элиягу. И скажу тебе, как сказал Элиягу своему Елишу: «Проси, что сделать тебе, прежде нежели я буду взят от тебя!»
Следуя начатому тексту из книги Млахим, более известной миру как четвертая Книга Царств, Петр должен был потребовать, чтобы «дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне». И Петр в секунду подумал; а что бы ему не ответить так? Что бы ему не портить праздник всем остальным? Но не стал цитировать известное: Иешуа ждал от него иного.
«Ты знаешь, что произойдет?» — молча спросил Петр.
«Узнал», — так же молча ответил Иешуа.
Все разговоры о том, что Петр, когда скрывает
«Нам надо поговорить…» — это Петр.
«Еще поговорим».
«Глупо сейчас оправдываться, но я делаю то, что нужно тебе. И всем нам». «Всем вам?»
«Если ты догадываешься о тех, кто сейчас не здесь, не в этом месте инее этом времени, то ты не прав: я не о них говорю. Я говорю о тебе. Обо мне. О Йоханане. Обо всех двенадцати. О твоей матери. О твоем покойном отце. О тех, кому продолжать начатое тобой…»
«Ты точно знаешь, что начатое будет продолжено?»
«Точно».
«Надолго?»
«Очень надолго. Конца пока нет и не видно…»
«Помнишь, ты обещал мне все рассказать…»
«Обещал. И тебе, и Йоханану».
«Расскажешь?»
«Да. Пришла пора…»
«Но я все равно сделаю то, что решил…»
«Твое право. Тогда подождем с рассказом до того момента, как ты сделаешь это».
«Или мне не удастся — ты же этого хочешь?»
Теперь Петр повторил свои первые слова, но уже без вопросительного знака в конце:
«Ты знаешь…»
Для всех они просто смотрели друг на друга и молчали. И все кругом молчали, потому что — вот тоже чудо, часто, впрочем, случающееся среди людей, умеющих чувствовать: все понимали, что между Иешуа и Кифой происходит нечто вроде молчаливой беседы. У каждого так в жизни случалось, когда слова не требовались…
Иешуа вдруг отвернулся и поискал глазами хозяина. Нашел, крикнул ему:
— Не сочти за труд, брат, принеси мне кувшин с чистой водой и чистую тряпицу не забудь.
Тот сорвался с места, исчез на минутку, потом вновь возник в проеме двери с большим глиняным кувшином и белым куском полотна в руках.
— Этого достаточно, Машиах?
— Достаточно. Спасибо тебе, брат. Верь, и воздается тебе… Он встал, подошел к хозяину, забрал у него кувшин и тряпицу, вернулся назад, присел на корточки перед Петром и начал развязывать ему тесьму сандалий. Петр инстинктивно отдернул ноги, хотя понял, что сейчас произойдет. Только и подумал:
«Ты же лучше все ведаешь, Кифа. Надо. Веди себя спокойно, тогда и другие не станут стесняться».
И Петр смирился, позволил Иешуа снять с него сандалии, терпел, весь внутренне сжавшись от непривычной, кажущейся отнюдь не возвышенной, но унизительной для себя процедуры, пока Иешуа мокрым полотнищем легко, чисто символически, проводил по ступням его, по подъему, по пальцам. А потом сухим концом полотна обтер их.
И это при том, что все собравшиеся тщательно омыли ноги перед трапезой во дворе дома, набрав из колодца-бассейна застоявшейся, пахнущей болотцем, но все же прозрачной воды.
И Петр произнес положенное:
— Машиах! Тебе ли омывать мои ноги?
И Иешуа положенным ответил, будто знал, что положено отвечать:
— Если я не омою тебя, ты потеряешь часть меня в тебе.
И перешел к Иоанну.
Он оказался прав: пример Петра заставил всех пусть несказанно удивиться, пусть естественно застыдиться, но стерпеть, смириться, не выказать сопротивления, которое у каждого, чувствовал Петр, буквально рвалось наружу.
Процедуру омовения ног Иешуа совершил только с учениками. Когда закончил, выпрямился, аккуратно положив насквозь мокрое полотнище на пустой кувшин, сказал: