10 лет и 3/4
Шрифт:
Мамзель Петаз спустилась первой и чмокнула какого-то бородача. Она улыбалась во всю челюсть и явно ловила кайф. А мы неловко топтались на выходе из автобуса, сбившись в кучку, как коровы на пастбище.
Бородач поспешил представиться:
– Поншур! – сказал он нам. – Меня софут мшье Крепш, топро пошалофать, торокие юшинцы!
«Фот шпащибо», – ответили мы, и учительница устроила перекличку. Когда меня назвали, я робко двинул в сторону Фрюштюков. Кеды «Стэн Смит» не желали отрываться от земли, и мне казалось, что я никогда не дойду до своих новых знакомых. Я просто не знал, куда деваться от смущения. Из толпы друзей по переписке меня приветствовала
Свиноподобный папаша Фрюштюк долго тряс мою руку, приговаривая:«Ach so! Willkommen, Vrederig!» [26] Мамаша Фрюштюк от души сжала меня между своими необъятными грудями.
Мы сфотографировались на память и уселись в машину, разукрашенную на манер новогодней елки, даже на руле был меховой чехол. В салоне уже сидела бабушка, которая приветствовала меня наудачу, когда мы еще подъезжали, – надо же, как угадала.
Мы рванули с места. На поворотах мамаша Фрюштюк всей своей массой прижимала меня к дверце. Анжелика наклонилась ко мне и участливо спросила: «Вще в порядке, Вредериг?»
26
Добро пожаловать, Фредерик!
При этих словах вся семейка страшно развеселилась. Фрюштюки хором запели: «Вще в порядке, Вредериг? Вще в порядке, Вредериг?» И так до самого Феллингсхаузена…
Дома нас поджидал Гюнтер, самый жирный пес Европы. Он сразу же приподнял переднюю лапу и стал не слишком приветливо меня обнюхивать, будто я дичь. Он смотрел на меня так, словно желал немедля впиться мне в икру: его смущало разве что присутствие свидетелей. Потом Гюнтер ползком припустил вверх по лестнице – бегать при такой массе он не мог в принципе.
Анжелика сообщила, что мне приготовили комнату на втором этаже, а сама стала вместе с матерью разбирать покупки. Я поднялся наверх и обнаружил на полу большую желтую лужу. Подлюга Гюнтер в знак приветствия помочился в моей комнате и теперь гордо стоял посреди нее, всем своим видом показывая, что его поступок – не случайность.
Я закрыл дверь и пинком под зад отправил его головой в лужу. Он стукнулся о книжный шкаф и попытался заскулить.
– Каким же надо быть дерьмом, чтобы так встречать гостей, – сказал я ему.
Я вытер пол синтетическим ковром под кожу, а Гюнтер внимательно смотрел, что я делаю, косясь при этом на выход. В конце концов он выполз за дверь, царапая когтями паркет и оставляя на нем мерзкие следы.
Я открыл чемодан. Там лежали розовые кружевные трусики и лифчики, не мои, честное слово. Все еще не понимая, что происходит, я извлек из чемодана фотографию в сердцевидной рамке. На ней была изображена мамзель Петаз в желтом купальнике, взасос целующая мсье Крепса.
Мсье Крепc пребывал в таком возбуждении, что красный кончик пиписьки торчал у него из плавок. На заднем фоне виднелась пальма.
Я не знал, куда девать интимные принадлежности учительницы, и спустился вниз посоветоваться со своей приемной семьей. Мамаша Фрюштюк суетилась на кухне. Я протянул ей лифчик, и она, должно быть, вообразила, что я желаю преподнести ей чисто французский подарочек.
– Ach, danke Vrederig, danke zehr schon [27] , – поблагодарила она меня и приложила лифчик к своим гигантским сиськам (размер явно не подошел, и ее это расстроило).
К счастью, у меня была
27
Ах, спасибо тебе, Фредерик, огромное спасибо.
28
Отто, Отто, пойди сюда!
29
Что там, Гертруда?
Вы не представляете, как потешались Фрюштюки-старшие, передавая друг другу фотографию и по очереди тыча пальцем в красный кончик мсье Крепса, только Анжелика скривилась: «Фи, как они протифно фыглядят!» (И я был полностью с нею согласен.)
– Ach Fraulen Betaz und Herr Kreps! Sehr sexuell! [30] – радовались Анжеликины родители.
Я все переживал, как бы мне получить обратно свои вещи, когда раздался звонок и на пороге появились наши герои-любовники с моим чемоданом.
30
Ах, фройляйн Петаз и херр Крепc! Как сексуально!
Отто и Гертруда только начали отходить от дикого приступа смеха, но при виде этой сладкой парочки с ними случилась настоящая истерика. Мне, однако, показалось, что влюбленные не разделяли их веселья.
Все закончилось мирно, совместным распитием шнапса с чесночными чипсами. Только мсье Крепc мне совершенно не понравился: он очень много говорил, никому не давая и слова вставить, и даже чипсы ел с таким видом, будто умеет это делать лучше других…
Вскоре влюбленные отбыли, а бабушка Фрюштюк поманила меня рукой и предложила присесть рядом с нею на канапе. Она раскрыла словарь и начала тыкать пальцем в отдельные слова.
Сначала было слово Krieg, то есть война, потом schlecht, то есть нехорошо (тут бабушка скорчила соответствующую гримасу). Потом она извлекла из сумки мятую фотографию жизнерадостного юноши и указала на слово Grosspapa, то есть дедушка (а пальцем показала на Анжелику), и снова на Grosspapa и еще на слово Tod (что значит смерть). Она повторила слова Krieg и schlecht, а в завершение сказала: «Verstehen?» («Понимаешь?») – и вопросительно на меня посмотрела…
Стемнело.
В автобусе все спали. Дождь убаюкивающе стучал по стеклам. Подруга по переписке легонько склонила голову мне на плечо, а я все не мог заснуть. Я думал о том, как возникают войны. Наверное, все они случаются по недоразумению: например, проспект Освобождения решит идти войной на Бисмарк-штрассе, потому что нам не нравятся их вонючие чесночные чипсы и бессвязная речь, – тут не помогут ни улыбки, ни словари…
В этот момент по встречной полосе проехал грузовик и осветил салон. Я увидел, что мсье Крепc склонился над нашей мамзель Петаз и своей немецкой пятерней тискает ее под юбкой, а она знай себе покусывает губы, потому что у них большое сексуальное чувство. Рука двигалась проворно – влюбленные не теряли времени даром!