10 мегагерц

Калошин Вячеслав

— Жив! — внезапно в дверном проеме появился Малеев, который тут же тяжко привалился к дверному косяку.

— Вот кому необходим покой и полноценное питание, — я показал врачам на Алексея Павловича. — Второй день на ногах, в отличии от меня.

— В самом деле, Леш, давай я тебе место организую… — укоризненно покачав головой, сказал Успенский.

— Если переживу сегодняшний день, то вон… — он качнул головой в мою сторону, — рядом лягу, и будешь нас пичкать, чем потребно.

— Что, так серьезно? — в Успенском

проснулся администратор. — Коллеги, пожалуйста, оставьте нас.

— В общем… — Малеев, жестом попросив меня подобрать ноги, плюхнулся на кровать и, повернувшись, проследил за закрытием двери.

— В общем, — повторил он, — все плохо. МГБ стоит на ушах. Из Москвы выехала какая-то особая группа, на вечернем совещании просили обеспечить полное содействие. Сначала свет, потом Нину, теперь вот Вячеслава…

— А что с Ниной? — я не мог не встрять.

— Нашли угоревшей. Заслонку закрыла рано, — он достал платок и вытер лысину. — Официально, конечно, еще идет расследование, но какой смысл ей топить печку при такой температуре за окном? Особенно когда есть электрическая плитка?

— Кстати, — он повернулся ко мне, — плохой из тебя предсказатель! Ничего не сказали про вчерашнее отключение света. Ни бибиси, ни американцы.

— Значит, чего-то ждут, — протянул я. Внезапно с пугающей четкостью перед моим взором возник тот самый кусок бруса. Медленно и неотвратимо он приближается к маленькой фигурке, которая пытается защититься от неизбежного, вскинув руки. Легкий чавк, немного кровавых брызг вокруг, и нет Славы… Организм дернулся в характерной судороге «счас сблюю».

— Вот! — Успенский быстрым движением достал из-под стола корзину и подставил мне под рот.

— Да не, — тошнота прошла так же быстро, как и появилась, и я отодвинул корзину рукой, — просто представил себе…

— Что? — живо поинтересовался Василь Васильевич.

— Фью-ю-ть, чавк, чмяк и много крови, — я поднял и резко опустил левую руку.

— Да, тут, конечно, тебе повезло, — Малеев покрутил шеей, пытаясь устроить поудобнее воротник рубашки.

— И что будем делать дальше? — я решил вернуть разговор в конструктивное русло.

— А все то же самое, — он откинулся на стенку. — Вась, прошу, делай, что хочешь, но Слава должен быть в состоянии провести эфир через… — он глянул на часы, — через четыре с половиной часа.

— Да я вообще-то хорошо себя чувствую, сейчас быстренько домой… — начал было я.

— Нет! — на меня одновременно рявкнули. Потом Малеев переглянулся с Успенским. Спелись, гады.

— В общем, слушай сюда! — в меня впился серьезный до икоты взгляд Алексея Павловича. — Пока ты перемещаешься только отсюда до студии и обратно. Причем не пешком, а под охраной. Отработал, вернулся сюда и глотаешь таблетки и порошки без малейшего возражения. Понял?

Я кивнул.

— Точно понял? — снова поинтересовался

Малеев и, удовлетворившись еще одним моим кивком, повернулся к Успенскому. — Он единственный, кто сейчас имеет право выходить в эфир. И если передача сорвется, какой бы она не была бесполезной, — скорчившись, он подергался, передразнивая меня, — то мы получим еще один большой ком проблем к уже имеющимся.

— Так может, по-быстрому с помощью кружка радиолюбителей подключим приемник и будем ретранслировать первый или второй канал всесоюзного радио? — подал я идею.

— Не, тут другое, не стоит тебе лезть туда, — он отмахнулся. — В общем, радио должно звучать, чтобы ни происходило вокруг!

— Как же все у вас сложно, — наконец-то откликнулся Успенский. — Ладно, персональная палата у него уже есть, а за режим не беспокойся. Его медсестры… — тут он усмехнулся, — заставят соблюдать с точностью до минуты.

* * *

— Николай, Василий, очень рад вас видеть, — я протянул левую руку паре эмгэбэшников. — Давно хотел спросить, а почему вы все время вдвоем? Я с вами уже третий раз, а это уже даже не тенденция, а правило.

— Сработались. Хороший результат получается, — поджал плечами Николай.

— Правила знаешь? — а это уже Василий.

— Откуда? — мне даже не пришлось разыгрывать удивление.

— Ну, мало ли. Итак, идешь только между нами, не обгоняешь и не отстаешь. В разговоры ни с кем не вступаешь. Выполняешь все наши распоряжения не раздумывая. Все вопросы и претензии потом, когда оказываемся в спокойном месте. Понятно?

— Вполне, — я даже не думал возражать, — только есть два больших уточнения.

— Первое, — я поднял указательный палец вверх. — Тут меня тут все знают и местами даже любят. Поэтому давайте не будем пугать окружающих. Я медсестер потом попрошу потихоньку — они любого чужого вам на блюдечке перевязанным доставят. Ну, или просто сообщат, если пожелаете.

— И второе, — я добавил к указательному средний. — Когда идет эфир, делаете что хотите, но вокруг меня должна быть тишина. Любой шум или там действие — только после моей отмашки.

— И тогда, — я дунул, сдувая воображаемый дым с получившегося «пистолета». — У вас со мной будет полное взаимопонимание, и никаких проблем.

— Годится!

— Ну, тогда вперед!

Немного подумав, я решил так и щеголять в пижаме. Ну а чего, больной я или где? Опять же, пешком мне не ходить — на машине покатают. А для радиослушателей абсолютно все равно, в чем я одет и одет ли вообще. Сопровождающие если и удивились, то никак этого не показали. И вообще, где мой листочек с идеями? Пошить удобную пижаму, чтобы можно было и в кровати лежать, и на улицу выглянуть, и можно будет сделать себе жизнь гораздо комфортней. Хотя, стоп, кажется, я переизобретаю халат…