10 мифов о 1941 годе
Шрифт:
Характерны в этом отношении августовские записи в дневнике Гальдера…
11 августа 1941 года, на 51-й день войны, генерал пишет:
«…В сражение брошены наши последние силы. Каждая новая перегруппировка внутри групп армий требует от нас крайнего напряжения и непроизводительного расхода человеческих сил и технических ресурсов (а к перегруппировкам вынуждают русские. — С.К.). Все это вызывает нервозность и недовольство у командования (главком) и все возрастающую склонность вмешиваться во все детали…»
15 августа 1941
«…Дивизии растеряли свою материальную часть. Они только частично способны к совершению марша. До сих пор фон Бок играл ва-банк с превосходящими силами противника и мог вести эту игру только потому, что собирался переходить в наступление. Теперь же группа армий должна перейти к обороне…»
28 августа 1941 года:
«10.30. — Телефонный звонок от фон Бока: он взволнованно сообщил мне, что возможности сопротивления войск группы подходят к концу. Если русские будут продолжать наступательные действия, то удержать восточный участок фронта группы армий не будет возможности…»
30 августа 1941 года:
«Совещание с главкомом. Он имел продолжительный разговор с фюрером с глазу на глаз… Фюрер высказал ряд мыслей, в серьезности и последовательности которых я сомневаюсь. По существу, он отказывается от своих прежних слов. Он заявил: «Я не так думал»…
Было дано только деловое указание…»
И далее Гальдер вздыхает:
«…части, уже введенные где-либо в бой, непременно сковываются противником. И поэтому вопрос о том, когда и как можно будет вывести эти войска для использования их на другом участке фронта, тоже будет зависеть от противника».
Это, напоминаю, — 30 августа 1941 года, 70-й день войны…
Впрочем, к 23 и 24 августа препирательства почти закончились. В штабе группы армий «Центр» состоялось совещание главкома Браухича с генералами, в том числе и Гудерианом. Браухич сообщил о решении Гитлера наступать в первую очередь не на Ленинград и Москву, а на Украину и Крым. При этом Браухич заявил Гудериану:
— Я запрещаю вам поднимать перед фюрером вопрос о наступлении на Москву. Имеется приказ наступать в южном направлении, и речь может идти только о том, как его выполнить. Дальнейшее обсуждение вопроса является бесполезным…
Гудериан — вся выше и ниже приводимая прямая речь взята, естественно, непосредственно из его мемуаров, — оказался упрямцем, и при последовавшем затем разговоре уже с Гитлером на вопрос:
— Считаете ли вы свои войска способными сделать ещё одно крупное усилие при их настоящей боеспособности? — ответил:
— Если войска будут иметь перед собой настоящую цель, которая будет понятна каждому солдату, то да!
Гитлер уточнил:
— Вы, конечно, подразумеваете Москву?
— Да, — подтвердил Гудериан и попросил позволения объясниться, почему он так считает.
Далее Гудериан подробно излагает свою беседу с фюрером, выставляя последнего мало что понимающим в стратегии и полководческом искусстве. Это чисто генеральское высокомерие Гудериана производит забавное в общем-то впечатление, зато можно лишь удивляться терпению Гитлера, который дал Гудериану высказаться, не прервав его ни разу, а потом начал втолковывать Гудериану азы Большой Стратегии, без которой современной войной руководить нельзя.
Гудериан был упрям, и тогда Гитлер, посетовав по
Гитлер был прав, как был, впрочем, прав и Гудериан — с чисто военной точки зрения. Не прав был лишь тот чёрт, который дёрнул Гитлера начать войну с Советским Союзом.
Неразрешимую дилемму, стоявшую перед Рейхом, отважившимся на войну с Россией, хорошо обрисовал всё тот же генерал Блюментрит:
«Гитлер подходил к войне с чисто экономических позиций. Он хотел завладеть богатой хлебом Украиной, индустриальным Донецким бассейном (показательно, что даже после войны генерал в отличие от Гитлера так и не понял экономического значения районов Харькова, Днепропетровска, Запорожья. — С.К.), а затем и кавказской нефтью.
Браухич и Гальдер (как и Гудериан. — С.К.) смотрели на войну с совершенно иной точки зрения (узколобо-генеральской. — С.К.). Они хотели сначала уничтожить Красную Армию, а потом уже бороться за достижение экономических целей…»
Но генералы не понимали, что в современной войне моторов нельзя уничтожить живую силу, если она не лишена источников своего оснащения моторами.
Гитлер же — понимал. 17 марта 1941 года на совещании с высшим генералитетом по плану «Барбаросса» он высказал ряд соображений, которые Гальдер занёс в свой дневник. Гитлер считал, что группа армий «Север» «должна продвинуться до р. Днепр, а затем под прикрытием Днепра развернуть свои силы на север. Захват Москвы не имеет никакого значения…».
К этой записи советская редакция дала следующее примечание:
«После выхода наступающих немецких войск к Днепру Гитлер намеревался повернуть главные силы группы армий «Центр» на север для быстрейшего захвата Петербурга. По другому его варианту предполагалось повернуть силы от Днепра на юг для захвата Украины, Донбасса и Кавказа. ОКХ (Oberkommandos der Heeres, то есть Браухич и Гальдер. — С.К.), однако, считало, что всех целей, в том числе и тех, о которых говорил Гитлер, можно будет достигнуть, если удастся занять Москву. Поэтому ОКХ настаивало на том, чтобы после выхода к Днепру (в районе Смоленска. — С.К.)продолжать наступление на Москву».
Но тут получалось так…
Попытаешься взять Москву — не сможешь лишить СССР важнейшей доли его оборонного потенциала на Украине и вскоре получишь удар в бок с юга.
Попытаешься перед тем, как взять Москву, захватить Украину — не сможешь выбить ударную силу России на московском направлении и вскоре получишь удар в лоб, как оно в реальности и произошло!
То есть в любом случае выходило: «Хоть верть — круть, хоть круть — верть, а «блицкригу» рейха — смерть».
К завоеванию России вооружённой силой вели два пути — через Смоленск на Москву или через Украину на Москву. И оба были в конечном счёте для любого агрессора проигрышными.