10 мифов о Гитлере

Клинге Александр

Было еще и второе. А именно – в самый разгар романа с Евой Гитлера настигает еще одно серьезное увлечение – Юнита Валькирия Митфорд. Виною всему – пристрастие Гитлера к Англии и второе имя молодой женщины. Молодая аристократка придерживалась крайне правых взглядов, и, когда, приехав в Германию, ей довелось познакомиться с Гитлером, она пришла от него в полный восторг. Гитлер тоже относился к ней с глубочайшей симпатией. Мало того что она была английской аристократкой из старинного рода, мало тог, что само имя Валькирия не могло не привлечь внимания фюрера, так еще и внешность ее вполне соответствовала самым строгим канонам арийской расы. Высокая, почти на голову выше многих «истинных арийцев» – соратников Гитлера по партии, со светло-русыми волосами и голубыми глазами, обладающая развитыми крупными формами, Юнита произвела на Адольфа благоприятнейшее впечатление. «Кто же воплощает в себе прототип германской женщины?» – несколько удивленно спросил он у Альберта Шпеера после первой встречи с

англичанкой. Шпеер же откровенно забавлялся, наблюдая, как аристократка буквально пожирает Гитлера влюбленными глазами.

Увлечение Юнитой едва не стоило Гитлеру жизни Евы Браун. Узнав, что у ее возлюбленного появилась новая пассия, молодая женщина, измученная его постоянным отсутствием и тем, сколь мало он ей оказывает внимания, погружаясь в свои политические дела, решает покончить с собой. На этот раз – всерьез. «Как деликатно сообщила госпожа Гофман, он нашел мне замену, – записывает Ева в дневнике в последних числах мая 1935 года. – Ее зовут Валькирия, и выглядит она весьма аппетитно». И дальше: «Только что отослала ему решающее для меня письмо. Посчитает ли он его важным? Ну, посмотрим. Боже мой, я боюсь, что он сегодня не даст ответа. Если бы хотя бы один человек мне помог, все это не было бы таким ужасным и безнадежным. Может быть, мое письмо дошло до него в неподходящее время. Может быть, мне не надо было писать. Как бы то ни было, неизвестность переносить ужаснее, чем внезапный конец. Я решила принять 35 пилюль, это должно быть смертельно. Если бы он хотя бы попросил позвонить». Спасла ее старшая сестра, совершенно случайно зашедшая в гости. Она вызвала врача и позаботилась о том, чтобы о произошедшем как можно скорее сообщили Гитлеру. Сложно измерить меру его раскаяния, но факт остается фактом: с этих пор он каждый день находил время для того, чтобы позвонить Браун или написать ей несколько строк.

Увлечение Юнитой между тем продолжалось. Сомнительно, что оно вылилось во что бы то ни было серьезное. Во всяком случае, говорить о любовной связи немецкого диктатора и английской аристократки – значит выдумывать очередную легенду. Впрочем, леди Митфорд была, что называется, девушкой без комплексов, хотя и склонной к истерии и несколько «трагедийному» восприятию жизни, так что с уверенностью никто ничего не скажет. Но вот что точно – так это то, что Гитлер как мог «распускал хвост» перед англичанкой, демонстрируя ей достижения своего режима, и использовал ее восхищение в пропагандистских целях. За семь лет знакомства с Гитлером юная леди стала убежденной национал-социалисткой и антисемиткой. Ее статьи антисемитского содержания вполне могут поспорить в резкости с текстами Юлиуса Штрайхера, а речи, произносимые на партийных митингах, которые она посещала в качестве почетной гостьи, проникнуты восхищением тем, что происходит в Германии. Забавно, что несмотря на это приближенные Гитлера не доверяли Валькирии, считая ее английской шпионкой. Вслух это, однако, не произносилось, ибо могло вызвать яростный гнев фюрера.

Однако вскоре все закончилось. 3 сентября 1939 года британский посол сообщил немецкому правительству об объявлении войны. Для Юниты это было настоящей трагедией: дело в том, что, являясь ярой приверженкой гитлеровских идей, она оставалась патриоткой своей страны. Самой горячей мечтой ее было установить режим, подобный гитлеровскому, у себя на родине, но войны Германии с Англией она пережить не могла. Вложив в конверт прощальное письмо, фото Гитлера и подаренный им партийный значок, она отправляется в Английский сад в Мюнхене и пускает себе пулю в висок. Попытка самоубийства была решительной и неудачной лишь отчасти. Не сумев покончить с собой именно в тот день, леди Митфорд здорово сократила свой срок земного существования. В 1948 году она умерла от последствий этого выстрела: ни один врач не взялся извлечь застрявшую у нее в голове пулю.

Гитлер попытался наладить отношения, приехал к Юните в больницу с огромным букетом цветов и вернул ей партийный значок. Женщина буквально бьется в истерике. Партийный значок она проглатывает. Гитлер слегка озадачен. Он, конечно, привык иметь дело с барышнями экзальтированными и истеричными, но не настолько же! «Гофман, я начинаю бояться!» – говорит он приятелю, выйдя из палаты. Через несколько дней, еще не оправившись толком от ранения и от истерики, Митфорд уехала в Англию. Там ее жизнь была, как уже говорилось, недолгой, но отнюдь не легкой: на протяжении всех лет, что ей оставалось прожить, за ней оставалась дурная слава женщины, общавшейся с «врагами короля». Однако, несмотря ни на что, она до последнего часа оставалась преданной почитательницей Гитлера.

Еве после того, как Юнита исчезла с горизонта, стало жить гораздо легче, однако она находила новые поводы для ревности, хотя и не с такими печальными для себя последствиями. Гитлер флиртовал со знаменитыми актрисами – Ольгой Чеховой, Лили Дагобер, оказывал знаки внимания массе женщин. Впрочем, как он объяснял это Еве, делалось это для того, чтобы просто повысить его авторитет, добавить светскости имиджу. Судя по всему, если Адольф и обманывал влюбленную в него женщину, то ненамного. Он, разумеется, получал огромное удовольствие от «букета» прекрасных дам, но удовольствие

чисто эстетическое. Разумеется, Ева хотела от него ребенка. Мало того, тема эта, судя по всему, поднималась не один раз. Но Гитлер был однозначно против и предпринимал меры, чтобы досадных случайностей не произошло. По крайней мере, прислуга удивлялась огромному количеству противозачаточных средств в аптечке Евы. Свою решимость он обосновывал просто: «Из меня вышел бы плохой отец семейства. И вообще потомки гениев редко наследуют их выдающиеся качества».

Ближайшее окружение Гитлера Еву откровенно недолюбливало. Судя по всему, в первую очередь из своеобразной ревности. Гитлер, стремясь как-то смягчить эту ситуацию, старался выдерживать в публичном общении с Евой некоторую дистанцию. Так, скажем, она почти никогда не ездила вместе с правительственной колонной, сопровождавшей его, а приезжала отдельно, чуть позже, в компании его секретарш. На людях она обращалась к возлюбленному «мой фюрер» и никак иначе. Впрочем, со временем обращение это вкупе с общением на «ты» стало чем-то гораздо большим, чем формальным именованием. По крайней мере, ревнивцы из гитлеровского окружения видели в нем даже некий сексуальный подтекст.

«Ева Браун соблюдала такую же дистанцию применительно ко всем лицам гитлеровского окружения, – вспоминал Альберт Шпеер. – Даже по отношению ко мне это изменилось лишь через несколько лет. Когда мы познакомились поближе, я понял, что ее сдержанность, из-за которой она многим казалась высокомерной, лишь прикрывает смущение, ибо она сознавала двусмысленность своего положения при дворе Гитлера». С другой стороны, стремление держать дистанцию вполне объяснимо тем, что Ева понимала: стоит сблизиться с кем-либо из соратников Гитлера – и последует удар в спину. По крайней мере, чета Геббельсов открыто ее ненавидела, стараясь подыскать для Вождя женщин, которые могли бы стать заменой Еве, новыми фаворитками. Впрочем, Гитлер и вправду был привязан к Еве и все интриги против нее пресекал на корню. Однажды, как вспоминает один из сотрудников Гитлера Эрнст Ганфштетль, «Магда Геббельс, которая считала себя единственной женщиной, которой Гитлер должен оказывать внимание, оказалась настолько неумна, что высказалась о Еве пренебрежительно. С Гитлером случился припадок бешенства». А, надо сказать, таких припадков боялись даже те, кто считал себя давним другом Вождя: под горячую руку он мог отдать самый безумный приказ, который был бы выполнен тотчас. Отношения Евы Браун с женами гитлеровских паладинов вообще не отличались теплотой. Их раздражало, что она несколько раз в день меняла платье и к каждому костюму подбирала полный набор украшений – ожерелье, брошь, браслет, часы с бриллиантами, раздражало, что Гитлер оказывает ей слишком много внимания, что после званого вечера, на котором он держался с Евой довольно отчужденно и отчасти даже холодно, они вместе уходят в комнаты. Впрочем, они могли вволю позлорадствовать относительно того, что Гитлер почти никогда не брал Браун с собой в поездки и на светские рауты. Исключение было сделано только для визита в Италию. В ответ на все просьбы взять ее с собой, скажем, в Берлин она получала сентенции такого рода: «Берлин – греховный Вавилон. Окружающий мир грязен и подл. Ты слишком дорога мне, я обязан беречь твою чистоту и непорочность».

Отчасти он, конечно, лукавил. Дело было не в этом, а в том, что Гитлер, по его собственному мнению, должен был в глазах немцев оставаться одиноким, чистым, принадлежащим всей Германии, думающим о судьбах нации, а не о себе. Ни о каких отношениях с одной определенной, постоянной женщиной не могло быть и речи. В этом направлении активно работала имперская пропаганда. Еве, естественно, это нравиться не могло, и она, как могла, подшучивала над таким положением. Когда Геббельс публично заявил: «Фюрер всецело занят судьбой нации, и у него нет личной жизни», она рассмеялась: «Я, оказывается, не личная жизнь!»

Впрочем, со временем положение изменилось: Ева переехала в Имперскую канцелярию, а потом – и вовсе в ставку Гитлера, высшие чины Третьего рейха стали, почувствовав усиление ее позиций, опасаться ее, а она почувствовала себя свободнее. В основном потому, что поняла: цель достигнута и Гитлер от нее уже никуда не денется. Теперь она заботилась о нем как о муже, ссорилась с камердинером, заставляя того как следует отглаживать брюки Адольфа, следила за тем, чтобы галстук подходил к костюму, критиковала его головной убор, с насмешкой называя его «фуражкой железнодорожника». Конечно, она по-прежнему не поворачивалась спиной к, скажем, тому же Мартину Борману, который был вполне в силах доставить ей кучу неприятностей, но дело в том, что и Борман считался с ее положением и старался не раздражать. Девушка из фотоателье добилась своего и стала первой леди гитлеровской Германии. Окончательно же мечта ее сбылась 30 апреля 1945 года, когда она в первый и в последний раз подписалась под официальным документом: Ева Гитлер. То, что через несколько десятков минут ей пришлось принять яд, чтобы разделить с Адольфом – теперь уже мужем – не только жизнь, но и смерть, нисколько ее не смущало: расчетливая, всю жизнь свою превратившая в шахматную партию, она принимала такой эндшпиль по единственной причине: она по-настоящему любила его, несмотря на то, кем он был, кем он стал и кем мог бы стать.