100 рассказок про Марусю. Вполне откровенные и немножко волшебные истории про Марусю и других обитателей Москвы. Книга вторая
Шрифт:
У Алёны Николаевны при виде скакалки глаза загорелись.
– Подержите-ка, Тарас Антоныч, сумочку, а я пойду попрыгаю.
– Много ли Вы на своих футуристических каблучищах напрыгаете? – попытались остановить ее Маруся с Тарасом Антонычем. – Как бы Вам шею не свернуть!
Но Алёна Николаевна их не слышала и, крикнув крутящим скакалку мужикам в кафтанах «влетаю!», попыталась пристроиться к группе скачущих. Пару прыжков она, повизгивая, сделала. А на третьем запуталась и весь скачущий ряд расстроила. Тарас Антоныч едва успел Алёну Николаевну подхватить.
– Ууух! Хороша затея! –
– Сделайте-ка, дорогая моя, передышку, – посоветовал Тарас Антоныч, – пойдемте лучше медовухи отведаем да двинем по направлению к музыке.
Испили друзья слабоалкогольного напитка и направились к сцене, откуда доносились залихватские песнопения.
Камерный оркестрик вместе с фольклорно разнаряженным хором веселил народ как будто не по службе, но по велению души. Музицировали артисты с таким азартом и мажорным настроением, что казалось, случись сейчас апокалипсис и померкни солнце, они своими песнями тьму тьмущую развеют и светило без труда обратно на небо водрузят.
Каждый, кто к этой сцене подходил, праздничной улыбкой озарялся. И Маруся с друзьями исключением не стали.
«Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои…» – грянул разудалый хор, и Марусины ноги сами в пляс пошли. Встрянула она между Алёной Николаевной и Тарасом Антонычем, взяла их под руки и стала к танцу сподвигать.
– Нее, Марусенька, я на сухую плясать не могу, – заныл Тарас Антоныч.
– Правда, Марусенька, надо бы сперва остограмиться, – поддакнула ему Алёна Николаевна.
– Так ведь мы только что медовухи дернули! – напомнила друзьям Маруся.
– Та шо мне с этой вашей медовухи? – на малоросский манер заартачился Тарас Антоныч. – Разве что усы, как говорится, сбрызнуть. А толку ни на грамм!
– Да ну вас, – надулась было Маруся.
И тут же призадумалась, почему же у нее, особы к публичным выступлениям не расположенной, ноги сами в пляс идут?
«А что если это мои солнечные блинчики свое дело делают? Надо бы проверить».
– Не пора ли перекусить, друзья мои? – предложила Маруся и достала из сумки контейнер.
– Фи, Марусенька! Вы что же, из дома блины сюда тащили?! – подивилась Алёна Николаевна. – Тут же на каждом шагу блинная палатка! К чему такие жертвы?!
– Те блины, что на каждом шагу, – ответила Маруся, – по сравнению с моими, доморощенными, вовсе даже не блины, а грубая подделка! Вы домашних блинов отведайте, а потом судите, стоило ли мне их сюда через всю Москву тащить. У меня вот и салфеточки имеются, для особо привередливых.
Тарас Антоныч, не испытывая ни малейших сомнений и с большим удовольствием за Марусины блины принялся. Алёна Николаевна, с минуту поколебавшись, вслед за бойфрендом к домашним блинам тоже приложилась. А как приложилась, так и оторваться не смогла. Все до единого блинчики в пять минут были съедены.
– «Сени» давай! – повернувшись к музыкантам, неожиданно для самого себя гаркнул обычно сдержанный Тарас Антоныч.
– Давай «Сени»! –
Еще несколько голосов за «Сени» высказались, и оркестрик вместе с хором с энтузиазмом взялись бисовую волю публики исполнять.
Алёна Николаевна с Марусей сцепили локти кренделем и закружились в танце. А Тарас Антоныч, сделав короткий выход с удалыми прихлопами, пошел вокруг них вприсядку. И так они отплясывали, что заслужили бурные аплодисменты многочисленных зрителей.
Наплясавшись и раскланявшись, сами своей танцевальной расторопностью ошеломленные, бодрые и разгоряченные, чувствовали они себя заново родившимися.
– Что за блины у Вас, Марусенька, такие – наркотические? – вопрошала Алёна Николаевна. – Не по-детски, надо сказать, с них вштыривает!
– А они у меня солнечные, – улыбнулась Маруся. – То бишь солнцем напитанные и солнцу посвященные.
– O sole, o sole mio!.. – пропел разрумянившийся от танца Тарас Антоныч.
– Пеки блиныыыы, блины пекииии! – подхватили Маруся и Алёна Николаевна популярный неаполитанский мотив.
Их заздравное, посвященное солнцу пение, было прервано оркестром, загромыхавшим «Зиму в избушке».
Под знакомую каждому песню развеселился московский народ – и стар и млад затеяли в «ручеек» играть.
Маруся с друзьями тоже в стороне не остались. А вслед за ними новые участники в «ручеек» всё вливались и вливались. Не прошло и пяти минут, как заполонил масленичный «ручей» большую часть исторической московской улицы. И ежели бы пришлось оказаться на празднике представителям Книги Рекордов Гиннеса, не преминули бы они сей «ручеек» в свой бесконечный список занести.
А знаете, Любезный Мой Читатель, хорошо, что Гиннесом на московской Масленице и не пахло. Ну ее, эту маниакальную потребность устанавливать рекорды и их документировать. Потому как, думается мне, что негоже подвергать такие массовые экспромты документальной фиксации. То, что на душевном подъеме, но не записи ради делается, пусть в душе каждого участника и останется. Лишь тогда обретет оно силу радости, в массовой и индивидуальной памяти закрепится и во времени не потеряется.
Вернемся, однако, к Марусиной масленице.
Как бы ни мечталось Марусе ясную, праздничную масленичную погоду хотя бы на денек продлить, не в Марусиной это было компетенции. К вечеру московское небо затянуло облаками, а на следующее утро снег пошел. Пасмурная погода в Москве несколько дней простояла.
На третий день позвонила Марусе Алёна Николаевна.
– Что за чудеса, Марусенька! На улице снег, слякотно и серо, а у меня на душе так радостно, словно оприходовало ее множество солнечных зайчиков! А в помощь им из грядущей весны соловьи с их переливчатыми напевами командированы. И что самое странное, – Тарас Антоныч то же самое чувствует! Такого за ним, меланхоликом по убеждению, в пасмурную погоду никогда не водилось. Есть у меня подозрение, что так побочный эффект от Ваших солнечных блинчиков проявляется! Признавайтесь-ка, подруга, как Вы их выпекаете и что в блинное тесто добавляете?!