100 рассказов о стыковке. Часть 2
Шрифт:
Показывая АПАС-89, я решил сказать образно, чтобы мои слова запомнились: «Посмотри, Дик, он — андрогинный, это значит одновременно и мужской, и женский. Как настоящий мужчина, он сильный, надежный и всегда готов к стыковке. Как настоящая женщина, она элегантна, привлекательна и несколько загадочна, поэтому что она… все?таки андрогинна!»
Больше всех смеялась, записывая мою репризу, молодая симпатичная корреспондентка какой?то американской газеты.
Этому событию предшествовала целая рекламная кампания, которая началась в 1989 году. Шел уже 4–й год перестройки, постепенно мы начали избавляться от уз развитого, неразвитого и недоразвитого социализма, которые мое поколение всосало с молоком матерей, которое вошло в нас с кровью, потом и страхом наших отцов. Медленно, шаг за шагом мы смелели. Нам хотелось стать людьми «освобожденного
Европейские проекты «Гермес», «Колумбус» и другие, связанные со стыковкой, тащились медленно. Совместная работа с испанской фирмой «Сенер» заходила в тупик. Однако положительным итогом нашего участия в этих работах стало то, что информация о новой технике стыковки вышла за границы НПО «Энергия» и Главкосмоса, ушла за границу. Это давало мне формальное право шире использовать эту информацию. Я набрался решимости действовать смелее, расширить сферу рекламы и своей деятельности.
Весной 1989 года, договорившись с ребятами из отдела выставок Главкосмоса, мы вписали новый АПАС в состав экспонатов для очередного авиационно–космического салона в Париже, в Ле Бурже. Этот нестандартный экспонат вносил новую струю в выставочную деятельность Главкосмоса.
Несмотря на особое отношение ко мне и, как следствие, к стыковке, Ю. Семёнов подписал приказ о подготовке одного из АПАСов к демонстрации. Мы сопроводили его коротким неброским описанием. Неожиданно пришлось преодолевать еще одно, последнее препятствие «доброжелателей», видимо, как противник андрогинных созданий, ведущий конструктор по кораблю «Союз», на который устанавливался АПАС, нашел вескую причину, почему агрегат нельзя везти на авиасалон: он необходим для продолжения тепловых испытаний. «За кордон собрались — не пущать». «Чем они лучше?» — принцип, который убил в зародыше не одну инициативу. На этот раз номер не прошел, новый «андрогин» уехал в Париж и с той майской поры получил собственную приставку, став называться АПАС-89.
Мне, конечно, тоже хотелось поехать в Париж со своим андрогинным питомцем, что пошло бы нам обоим на пользу. «Поговори с Семёновым», — сказал председатель Главкосмоса А. Дунаев. Когда я пришел к Ю. Семёнову, он смотрел сквозь меня и как будто не понимал, о чем я спрашиваю.
Мне не удалось побывать со своим АПАС-89 в Ле Бурже, увидеть реакцию космических специалистов на продукт нашего более чем 10–летнего труда, не пришлось встретиться тогда с заинтересованными руководителями международных программ НАСА, ЕКА и других космических агентств. Вскоре стало ясно, что это андрогинное «шоу» прошло не очень эффективно, почти никакой реакции на него не последовало. Малоэффективными оказались также попытки французского агентства КНЕС объединить нас и американцев. Международное совещание по средствам сближения и стыковки, состоявшееся в Хьюстоне летом 1989 года без участия специалистов НПО «Энергия», оказалось почти безрезультатным. Когда решался вопрос о том, посылать или не посылать делегацию НПО «Энергия» на это совещание, Ю. Семёнов находился на Байконуре. Пошлите хоть кого?нибудь, уговаривал я В. Легостаева, но он так и не решился ничего сделать самостоятельно.
Стало ясно, что нужны какие?то другие, нестандартные действия, чтобы сдвинуть дело совместимости космической стыковки с застоя, чтобы раскачать инерционную систему, чтобы расшевелить бюрократические структуры космических агентств.
Осенью 1989 года и всю зиму мне было не до рекламы АПАС-89, если не считать того, что два новеньких агрегата за это время установили на модуле «Кристалл». Мы были заняты сверх меры отработкой многоразовой солнечной батареи (МСБ) для этого модуля. Наконец в начале июня 1990 года «Кристалл» пристыковался к ОС «Мир», и два АПАСа были готовы к андрогинной стыковке в космосе. Нашей андрогинной невесте требовались женихи. На один «Буран» надеяться было трудно.
За месяц до этого, в мае, состоялась, наконец, моя первая поездка в Америку после 15–летнего перерыва. Мне еще придется рассказать об этом путешествии в связи с проектом «Колумбус-500». Здесь я упомянул о ней лишь потому, что во время посещения Принстона меня познакомили с Джеймсом Харфордом,
Осенью 1990–го впервые за годы работы в космической технике мне привелось попасть на конгресс МАФ. Снова это была поездка «под космическим парусом», а наша небольшая делегация оформлялась через ЦК ВЛКСМ. В течение короткого времени комсомол вплоть до его ликвидации взял над нами шефство. Мы, молодежная делегация под руководством секретаря ЦК, начали оформлять наши документы в ГДР, к концу сентября поступило указание получать визы в ФРГ, а въехали мы уже в объединенную Германию, буквально на следующий день после ее объединения. До этого мне не приходилось бывать в ГДР, и оказалось интересным увидеть очень многое: Берлин, с его Рейхстагом, Бранденбургскими воротами и уже полуразрушенной Стеной. В Дрездене, где проходил конгресс, с его знаменитыми музеями, картинной галереей и все еще сохранившимися развалинами времен Войны, мы прожили несколько дней. Но сейчас речь не об этом, а об участии в работе конгресса.
Формально, комсомольская делегация приехала и зарегистрировалась от молодежного научно–технического журнала, который существовал только в названии. А. Михеев и тут проявил чисто коммерческую жилку, отыскав в организационных положениях конгресса пункт, согласно которому пресса освобождалась от вступительного взноса, иначе пришлось бы платить ни мало ни много, а 650$ за каждого члена делегации. А откуда их было взять? Чтобы до конца экономить комсомольские деньги, мы поселились в студенческом общежитии, где мне, как профессору, досталась отдельная маленькая комната. Добирались мы до Паласа, где проходили заседания конгресса, на трамвайчике, а на обед имели «вюрстхен унд бир» (сосиски и пиво). Мне казалось, что снова вернулись студенческие годы.
Я опять отклонился от основной темы, не удержавшись от таких воспоминаний. Можно много рассказывать о Германии, о немцах, о конгрессе и его участниках, но надо вернуться к АПАСу.
Как «журналист», я не посылал заранее подготовленного доклада. Тем не менее мне удалось несколько раз выступить с короткими сообщениями в разных секциях. У меня с собой оказались несколько эскизов АПАСа, ОС «Мир» и модуля «Кристалл», из которых мне помогли сделать «прозрачки», то есть слайды листового формата. Как новичку, мне очень помогал Дж. Харфорд, познакомив со многими интересными и полезными людьми. Вместе мы были очень активны. Если бы там, как в НХЛ, то есть в хоккейной лиге, присваивался специальный приз для самого активного новобранца, то, безусловно, он должен был достаться мне — с большим отрывом от остальных участников. Я говорил о стыковке почти с кем попало: от журналистов до симпатичных секретарш. Даже на банкете мы провели время в беседе с Дж. Ловтусом, помощником директора Центра в Хьюстоне, который терпеливо слушал мой рассказ о достоинствах обновленной андрогинной конфигурации. В последующие годы Ловтус тоже неизменно поддерживал меня и мой АПАС, продвигая его к стыковке со «Спейс Шаттлом».
Спустя некоторое время мне стало понятно, что вся эта деятельность имела невысокий КПД, малую эффективность. Тем не менее этот этап внес свой вклад в распространение информации о российско–андрогинной стыковке, о ее статусе, особенностях и достоинствах.
На конгрессе я встретил Г. Северина, который, как всегда и везде, был популярной личностью благодаря его авиационным и космическим скафандрам, катапультам и личным качествам. Узнав, что я приехал «комсомольским» корреспондентом, он сказал: «На месте Семёнова я послал бы тебя за границу, и чтоб не возвращался, пока не привезешь хороший контракт». Мне действительно пришлось ездить за границу, минуя Семёнова, после чего контракт сам приехал к нам в НПО «Энергия».