100 shades of black and white
Шрифт:
Наоборот, Рэй кажется, будто она вся изнутри состоит из соленой воды, вода на языке, вода булькает в горле, от сырости ее одежда тут же покрывается несмываемыми пятнами и тяжелеет. Портится.
Люк только морщится, качая головой, а затем выдает ей теплый шерстяной жилет. И штаны. Эта одежда принадлежит, вернее, принадлежала ему, Рэй в этом уверена. Кому же еще, пожимает плечами она, поргам, что ли, но надевает ее. Какая разница, что она ношенная. Для тех, кто пережил Джакку, такая мелочь не может испортить настроение.
Портит кое-что другое.
Солнце, этот мелкий
— О крифф! — для Рэй, привыкшей к вечной жаре, когда более-менее нормально можно было вздохнуть после заката и выбраться наружу без риска получить серьезные ожоги, рай понемногу превращается в ад. — Что же так холодно...
Она выбирается из-под тонкого одеяла и стучит зубами, натягивая на себя колючую одежду, наматывает вокруг плеч тряпки, оставшиеся еще с Джакку — сначала их выела до белизны соль, а земля окрасила в грязно-серый цвет, но для теплоты все сгодится, — и выбирается из комнаты.
Она оглядывается, потому что в доме никого нет. Обычно в это время они с Люком завтракают перед занятиями, но сегодня стол не накрыт, да и самого учителя нигде не видно. И не слышно.
Она вздыхает и закрывает глаза, пытаясь нащупать его в Силе. Хоть это упражнение дается ей сложней всего — с концентрацией у нее до сих пор не очень — но сегодня тревога даже помогает ей, и его присутствие обнаруживается где-то на другой половине острова. Туда, куда Рэй одна обычно не ходит, слишком уж велик риск оступиться и сломать ногу, или провалиться в одну из мелких расщелин, невидимых сперва.
— Ну и ладно, — Рэй ежится, дует на пальцы и идет к очагу, греть завтрак. Обычно к этому времени она успевает помыться, поесть и даже размяться перед настоящей тренировкой, но сегодня больше всего ей хочется забраться обратно под свое тонкое одеяло и притвориться, будто утро еще не наступило.
Она и засыпает так, прислонившись к печке, так близко, что это чудо, что ее волосы и брови еще на месте, с кружкой остывшего чая в руках.
Чай, может, и остыл, но вот она — точно нет.
Ее будит Люк. Его пальцы, удивительно холодные, прикасающиеся к разгоряченному лбу. Рэй спросонья тянется за его прикосновением, даже не думая, потому что оно сейчас единственное, что ей может помочь. Унять жар внутри и дрожь.
К сожалению, это длится не больше пары секунд — Люк вообще удивительно сдержан и одно это прикосновение можно посчитать чудом, хотя скорее всего, это потому что она спала. Будь Рэй в сознании, ни за что бы он до нее не дотронулся. А потом Рэй скользит следом за ускользнувшей прохладой, разливая на колени холодный чай, в котором плавают эти самые мелкие белые цветочки, и окончательно просыпается.
Голова гудит, в глаза точно вся Джакку засыпалась, и ощущение такое, будто ее...
— Тебя знобит. Ты не в порядке, Рэй. Иди сюда.
Чудо номер два случается, когда он помогает ей подняться. О Сила, до чего же я слабая, раз меня даже ноги не держат, с ужасом думает
— Что... что со мной? — она вздрагивает, переступая через разлитую лужицу. Виновато гримасничает, хотя это больно, в горло точно колючек насыпали. И прислоняется к плечу Люка, жалея, что не может насладиться этим — она ужасно соскучилась по любым объятиям, ей сейчас сойдет что угодно. — Я же не умру, нет? — это почти смешно, но сейчас, когда ее тело напоминает раскаленный камень, Рэй кажется, будто она уже наполовину мертва. Остальная часть в предсмертной агонии.
— Нет, Рэй. Это всего лишь простуда. Давай, вот сюда.
Он уже практически несет ее в кровать, укладывает прямо как есть, в одежде, под одеяло, и усаживается рядом, чтобы расшнуровать ботинки.
— Не надо, я сама, — Рэй краснеет, неловко тянется сесть, но это слабо выходит. — Ох. Спасибо, — до чего же это все ужасно, наверное, выглядит.
— Не беспокойся. Тебе нужно поспать.
Она еще чувствует, краем сознания, мягкий толчок Силы, убеждающий ее поспать. А затем глаза сами собой закрываются, и Рэй даже не слышит, как опускается поверх ее одеяла еще одно, укутывая ее в кокон тепла.
На самом деле она плохо помнит последние несколько дней. И ночей. Это все сливается один бесконечный кошмар, наполненный болью и жаром. Но сейчас ей лучше, гораздо лучше, и Рэй садится в постели. Аккуратно, не беспокоя уснувшего в кресле рядом Люка. Неужели она заставила его сидеть рядом с собой все эти дни и ночи напролет?
О Сила.
Она сглатывает, с радостью понимая, что иглы в горле прошли, и ей уже не больно. Хотя голова еще кружится.
— Люк? — шепчет она тихо. Он только морщится во сне, но просыпаться не собирается.
– Ну ладно.
Она же не маленькая, не беспомощная. Она выжила на Джакку, так что с походом в туалет тоже как-нибудь справится.
Чтобы добраться до двери, опираясь на ближайшие устойчивые поверхности, и напрочь запрещая себе думать о том, что она уже не в своей одежде, а в пижаме, с чужого плеча, ей требуется добрый десяток минут.
И когда Рэй таки открывает эту дверь, то не может сдержать удивленного вздоха.
Снаружи валит снег, самый настоящий, как на Старкиллере, только тогда у нее совсем не было времени подумать об этом. А теперь, когда крупные комки оседают на выставленной вперед ладони, тая и оставляя только мокрые следы, это кажется самым настоящим чудом. Чудом номер четыре.
Как раз после чуда номер три — она еще жива.
— А теперь быстро... И обратно в тепло.
Когда она ступает в сугроб, и по щиколотке ползет холодок, так похожий на прикосновения Люка, она смешно вскрикивает. И прибавляет ходу.
Он точно поймет, что она выходила. По мокрым следам на полу.
Пока Рэй еще слаба, хотя она отчаянно пытается доказать обратное, даже бросается помогать левитировать воду в котле, чтобы не мыть потом посуду заледеневшими руками, она официально освобождена от любых джедайских практик.