100 великих оригиналов и чудаков (с илл.)
Шрифт:
Надо пояснить. Сарра умерла в 17 лет, через год после смерти Пушкина. Следовательно, речь идет не о старике – в нашем нынешнем понимании, – а о пожилом человеке, не достигшем шестидесятилетия. Но продолжим цитирование:
«Он развил одни буйные страсти, одни дурные наклонности, и это не удивительно: всему порочному позволяют у нас развиваться долгое время беспрепятственно, а за страсти человеческие посылают в гарнизон или в Сибирь при первом шаге… Он буйствовал, обыгрывал, дрался, уродовал людей, разорял семейства лет двадцать сряду, пока, наконец, был сослан в Сибирь… пробрался через Камчатку в Америку и оттуда выпростил
В сравнении с его прочими проделками, эта выглядит невинной шалостью. И хотя сумасбродов в царской России времен крепостничества было немало, Федор Толстой выделялся среди них. Точнее, в его характере обычные, в общем-то, черты принимали преувеличенные формы.
«Человек эксцентричный, – писал о нем журналист и беллетрист Фаддей Булгарин, – то есть имел особый характер, выходивший из обыкновенных светских форм, и во всем любил одни крайности. Все, что делали другие, он делал вдесятеро сильнее. Тогда в моде было молодечество, а граф Толстой довел его до отчаянности. Он поднимался на воздушном шаре вместе с Гарнером и волонтером пустился в путешествие вокруг света вместе с Крузенштерном».
С этой экспедиции начались его необычайные приключения. Отправился в кругосветку на фрегате «Надежда» он по своей воле вместо двоюродного брата, отказавшегося от плавания, сославшись на нездоровье. Не имея никакого настоящего дела, увлекавшего его, Федор Иванович принялся чудачить.
Во время стоянки на Маркизских островах подружился с местным правителем, весело проводя с ним досуг. Обзавелся роскошной татуировкой: на груди и на руках. Говорят, на одном из островов ему предложили стать королем. Не исключено, что он потчевал туземцев «огненной водой», а по-русски – водкой, да и сам был, как говорится, выпить не дурак. Во всяком случае, быстро находил общие интересы с аборигенами.
Пожалуй, капитан «Надежды» Крузенштерн был бы не прочь оставить беспокойного подчиненного на Маркизских островах в качестве короля. Федор Толстой позволял себе во время плавания непозволительные шалости.
Немолодой корабельный священник был не прочь выпить. Толстой напоил его, что называется, до сложения риз и уложил на палубу, припечатав его бороду сургучом казенной печатью, украденной у капитана. Когда священник проснулся, проказник крикнул ему: «Лежи! Видишь, казенная печать!» Но и без того отодрать бороду не было возможности; пришлось ее срезать.
Списали Федора Ивановича на берег за совокупность серьезных провинностей. Одну из них можно трактовать как служебное преступление. Этот бедокур подружился с корабельной обезьяной, молодым орангутаном. Каким-то образом это животное (имеется в виду обезьяна) облила чернилами важные бортовые записи капитана. Есть сведения, что окончательно лопнуло терпение Крузенштерна, когда Федор Толстой стал зачинщиком дуэли. В наказание его высадили на остров Алеутского архипелага, принадлежащий русско-американской колонии.
Он
Вместе с отрядом казаков он проделал лихой разведочный рейд по тылам шведов, помог верно избрать направление главного удара и подготовил победу Барклаю де Толли. Казалось бы, ему обеспечена блестящая военная карьера. Но подвел буйный нрав. На дуэли он убил прапорщика Александра Нарышкина и был разжалован в солдаты. Вскоре началась война с французами, и он вновь отличился, заслужил Георгия 4-й степени, а после разгрома наполеоновской армии получил чин полковника.
Обосновавшись в Москве, он устроил из своего дома нечто подобное притона картежников, гуляк, пьянчуг и баламутов. По некоторым данным, число убитых им на дуэлях достигло 11.
Он стал героем многочисленных анекдотов. Вот некоторые из них.
Однажды после сытного обеда с немалыми возлияниями хозяин предложил ему напиток:
– Возьми, Толстой, тотчас отобьет весь хмель.
– Боже мой! – воскликнул тот, перекрестясь, – да за что я тогда два часа трудился? Нет, хочу остаться при своем.
…В Английском клубе невдалеке от Толстого-Американца сидел барин с отменным красно-сизым носом. Федор Иванович посматривал с уважением на столь откровенное украшение лица, обличающее, как принято считать, незаурядного пьяницу. Однако вскоре выяснилось, что этот барин пьет одну только чистую воду.
– Да это самозванец! – возмутился Толстой. – Как смеет он носить на лице своем признаки, им не заслуженные!
…Возможно, после очередного убийства противника на дуэли или какой-нибудь бессовестной пьяной выходки Федор Иванович наложил на себя епитимью: полгода не брать в рот спиртного. Несколько месяцев он терпел эту муку. И даже долгие – неделю или две – проводы приятеля в дальнюю дорогу с бесчисленными тостами не смутили его.
Когда товарищ отбыл, он, трезвый, возвращался в кибитке вместе с Денисом Давыдовым. После долгого мрачного молчания Толстой обратился к своему попутчику:
– Денис, голубчик, дохни на меня!
За некоторые проделки граф Толстой мог угодить в сибирскую ссылку. Так, рассердившись на какого-то мещанина, он позвал его к себе домой, там велел связать по рукам и ногам и вырвал у него зуб.
Преступление было, как говорится, налицо. Пострадавший обратился с жалобой в полицию и суд. С помощью взяток Толстой доказал, что это клевета, и мещанин угодил в острог.
В то время в тюремном комитете служил известный в то время литератор Н.Ф. Павлов – сын дворового слуги, окончивший театральное училище, а затем и словесное отделение Московского университета. Мещанин обратился к нему в поисках справедливости. Павлов, как подлинный демократ, решил завести дело на графа Толстого. Тот, испугавшись, задействовал свои связи в высших кругах.
В результате один из вельмож написал другому секретное отношение, советуя дело закрыть, дабы «не дать такого прямого торжества низшему сословию над высшим».