100 великих писателей

Иванов Геннадий Викторович

Так вот, сейчас сбрасывают Маяковского, что тоже ошибочно. Потому что талант Маяковского огромен, он не ровня Д. Бурлюку, А. Крученых, с которыми вместе подписывал манифест в 1912 году. Маяковский прошел большой творческий путь и смог, даже «наступив на горло собственной песне», выразить свой неповторимый поэтический взгляд на мир. Он очень повлиял своим новаторским творчеством не только на русскую, но и на мировую поэзию. Потом Маяковский очень далеко ушел от своих ранних эпатажных лозунгов.

Современный исследователь русской литературы С. Федякин пишет по поводу всех манифестов: «Мы читаем учебники русской литературы XX века, литературные манифесты, призывы, признания… Символисты с их „мистическим содержанием“ и „расширением художественной впечатлительности“, реалисты (и Бунин особенно), оттолкнувшие символистские излишества, акмеисты, захотевшие вернуть в поэзию „вещный мир“, футуристы, разогнавшие свою страсть к слово-новшествам до зауми… И за каждым движением, за каждым шагом, каждым словесным изгибом — все то же: нельзя писать так, как писали раньше, нельзя писать так, как пишут сейчас… литература „неоклассической эпохи“ не могла не ощутить „перемену воздуха“. Обветшалость привычных жанров, привычного языка, привычных интонаций… Отсюда всплеск разноголосицы, пестрота и „мучительное разнообразие“ литературы начала века. Хотя то, что открывали „новаторы“, быстро становилось общим местом». И заканчивает свои заметки этот литературовед такой мыслью: «Нужно всего-то-навсего прийти к читателю со своим насущным словом — не из литературы».

Маяковский начинал из литературы. Все эти манифесты были чисто литературными забавами, хотя и казались их авторам делом и переделом всей вселенной. Но потом, когда жизнь

стала резко меняться, когда революция неузнаваемо преобразила жизнь, поэт вошел в эту жизнь демонстративно и навсегда. Другое дело, что, творя из новой жизни, поэт не рассматривал эту жизнь во всей ее неоднозначности — он смотрел далеко вперед и трудился, «чтобы выволочь республику из грязи» туда, в светлое будущее. Русская поэзия все-таки не очень любит всякую отвлеченность, идеализм, в том числе и революционный, идеализм. Ее доминанта — глубина взгляда на жизнь, сердечность, а не утопия и политика. Поэтому со временем интерес любителей поэзии к поэту упал. Думаю, что он упал бы, даже если бы и не поменялась в наши дни жизнь в России.

Но в литературе останется навсегда имя Владимира Маяковского как великого художника. Его талант все увидели уже в ранних стихах.

А вы могли бы?

Я сразу смазал карту будня,плеснувши краску из стакана;я показал на блюде студнякосые скулы океана.На чешуе жестяной рыбыпрочел я зовы новых губ.А выноктюрн сыгратьмогли бына флейте водосточных труб?

Маяковский родился 7 (19) июля 1893 года в Грузии, в селе Багдади, в семье лесничего. Отец его был дворянином, хотя и служил лесничим. Поэт учился в Училище живописи, ваяния и зодчества в Москве. В пятнадцать лет вступил в партию большевиков, выполнял пропагандистские задания. Трижды подвергался арестам. В 1909 году 11 месяцев провел в Бутырской тюрьме. Там и начал писать стихи.

Первые книги Маяковского: «Я» — книга из четырех стихотворений (1913), «Облако в штанах» (1915), «Простое как мычание» (1916), «Флейта-позвоночник» (1916), «Человек» (1918), потом будут выходить многотомники, собрания сочинений, в советское время Маяковского издавали больше всех других поэтов.

14 апреля 1930 года Маяковский покончил жизнь самоубийством.

Одно из последних его стихотворений, неоконченное:

Я знаю силу слов, я знаю слов набат.Они не те, которым рукоплещут ложи.От слов таких срываются гробашагать четверкою своих дубовых ножек.Бывает, выбросят, не напечатав, не издав,но слово мчится, подтянув подпруги,звенит века, и подползают поездализать поэзии мозолистые руки.Я знаю силу слов. Глядится пустяком,опавшим лепестком под каблуками танца,но человек душой губами костяком…[1928–1930]

Путь Маяковского в революцию был предрешен: уже в предреволюционных своих произведениях, например, в поэме «Облако в штанах» или в трагедии «Владимир Маяковский», он показывал трагичность жизни человека при капитализме и призывал революцию: «В терновом венке революций грядет шестнадцатый год». Его лирико-эпические поэмы «Владимир Ильич Ленин» (1924) и «Хорошо!» (1927) вполне закономерны («Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо»). Он искренне бился за новую жизнь в России. Другое дело, что политики поставили его поэзию на службу себе, использовали ее для оправдания своих злодеяний.

При всем том не надо забывать, что Маяковский был очень популярен в народе. Впервые в истории человечества на историческую арену вышли «массы». Само время требовало оратора, поэта-трибуна, способного с ними говорить. Маяковский стал таким трибуном. Внутренне он им уже был, история только вызвала его.

Маяковский очень много дал поэтической форме. Здесь он новатор. Силлабо-тоническую систему стихосложения он преобразил до неузнаваемости. Поэт опирался не на музыку ритма, а на смысловое ударение, на интонацию. На первый план он выдвинул разговорный характер стиха, воспринимаемый прежде всего на слух широкой аудиторией. Его новаторство в рифмах, в ритмах, в «лесенке» восприняли зарубежные поэты Луи Арагон, Назым Хикмет, Пабло Неруда, Иоганнес Бехер и другие.

В заключение приведем два стихотворения Владимира Маяковского, тем более теперь его редко печатают.

Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви

Простите меня, товарищ Костров,с присущей душевной ширью,что часть на Париж отпущенных строфна лирику я растранжирю.Представьте: входит красавица в зал,в меха и бусы оправленная.Я эту красавицу взял и сказал:— правильно сказал или неправильно? —Я, товарищ, — из России,знаменит в своей стране я,я видал девиц красивей,я видал девиц стройнее.Девушкам поэты любы.Я ж умен и голосист,заговариваю зубы — только слушать согласись.Не поймать меня на дряни,на прохожей паре чувств.Я ж навек любовью ранен —еле-еле волочусь.Мне любовь не свадьбой мерить:разлюбила — уплыла.Мне, товарищ, в высшей меренаплевать на купола.Что ж в подробности вдаваться,шутки бросьте-ка,мне ж, красавица, не двадцать, —тридцать… с хвостиком.Любовь не в том, чтоб кипеть крутей,не в том, что жгут угольями,а в том, что встает за горами грудейнад волосами-джунглями.Любить — это значит: в глубь дворавбежать и до ночи грачьей,блестя топором, рубить дрова,силой своей играючи.Любить — это с простынь, бессонницей рваных,срываться, ревнуя к Копернику,его, а не мужа Марьи Иванны,считая своим соперником.Нам любовь не рай да кущи,нам любовь гудит про то,что

опять в работу пущенсердца выстывший мотор.Вы к Москве порвали нить.Годы — расстояние.Как бы вам бы объяснитьэто состояние?На земле огней — до неба…В синем небе звезд — до черта.Если б я поэтом не был,я бы стал бы звездочетом.Подымает площадь шум,экипажи движутся,я хожу, стишки пишув записную книжицу.Мчат авто по улице,а не свалят наземь.Понимают умницы:человек — в экстазе.Сонм видений и идейполон до крышки.Тут бы и у медведейвыросли бы крылышки.И вот с какой-то грошовой столовой,когда докипело это,из зева до звезд взвивается словозолоторожденной кометой.Распластан хвост небесам на треть,блестит и горит оперенье его,чтоб двум влюбленным на звезды смотретьиз ихней беседки сиреневой.Чтоб подымать, и вести, и влечь,которые глазом ослабли.Чтоб вражьи головы спиливать с плечхвостатой сияющей саблей.Себядо последнего стука в груди,как на свиданье, простаивая.прислушиваюсь: любовь загудит —человеческая, простая.Ураган, огонь, водаподступают в ропоте.Ктосумеет совладать?Можете? Попробуйте…[1928]

Стихи о советском паспорте

Я волком бы выгрыз бюрократизм.К мандатам почтения нету.К любым чертям с матерями катисьлюбая бумажка. Но эту…По длинному фронту купе и каютчиновник учтивый движется.Сдают паспорта, и я сдаюмоюпурпурную книжицу.К одним паспортам — улыбка у рта.К другим — отношение плевое.С почтеньем берут, например, паспортас двухспальным английским левою.Глазами доброго дядю выев,не переставая кланяться,берут, как будто берут чаевые,паспорт американца.На польский — глядят, как в афишу коза.На польский — выпяливают глазав тугой полицейской слоновости —откуда, мол, и что это загеографические новости?И не повернув головы кочани чувств никаких не изведав,берут, не моргнув, паспорта датчани разных прочих шведов.И вдруг, как будто ожогом, ротскривило господину.Это господин чиновник беретмою краснокожую паспортину.Берет — как бомбу, берет — как ежа,как бритву обоюдоострую,берет, как гремучую в 20 жалзмею двухметроворостую.Моргнул многозначаще глаз носильщика,хоть вещи снесет задаром вам.Жандарм вопросительно смотрит на сыщика,сыщик на жандарма.С каким наслажденьем жандармской кастойя был бы исхлестан и распятза то, что в руках у меня молоткастый,серпастый советский паспорт.Я волком бы выгрыз бюрократизм.К мандатам почтения нету.К любым чертям с матерями катисьлюбая бумажка. Но эту…Я достаю из широких штаниндубликатом бесценного груза.Читайте, завидуйте, я — гражданинСоветского Союза.[1929]

Геннадий Иванов

Георгий Владимирович Иванов

(1894–1958)

«Пришли два эстета: Георгий Иванов и Георгий Адамович. Лева слушал их, слушал и вдруг спросил: „Где вы живете, дураки?“ — „Няня, возьмите ребенка на руки“». Такой вот эпизод из раннего детства своего сына Льва Гумилёва рассказала Анна Ахматова.

И действительно, революция уже собрала свою первую жатву в 1905-м, Николай Гумилёв воевал добровольцем на Первой мировой, Блок уже написал: «О, если б знали, дети, вы, / Холод и мрак грядущих дней!» И вдруг — «два эстета». В самом деле: «Где вы живете?..» — «В башне из слоновой кости», — могли бы, наверное, ответить они.