100 великих сокровищ
Шрифт:
Фигурных гравюр в Острожской Библии нет, она оформлена строго и просто. Но, как сказал известный книговед А.А. Сидоров, «в ней есть все достоинства – и типографские, и наборные». Недаром М. Андрелла-Оросвиговский, закарпатский писатель XVII века, утверждал, что «един листок» этой книги «он не дал бы за всю Прагу, Англию и немецкую веру». А потом к этому перечню добавил еще несколько городов, стран и народов. А Йозеф Добровский писал одному из своих друзей: «Я отдал бы половину своей библиотеки за «Острожскую Библию».
Ссыльный колокол
Необычайна
Мария Нагая, мать царевича Дмитрия, и ее братья приказали церковным служителям звонить в набат, разнося скорбную весть и созывая угличан для расправы над предполагаемыми убийцами. Священник Константино-Еленинской церкви Федот (по прозвищу Огурец) и сторож Максим Кузнецов стали как-то по-особенному звонить в набатный колокол Спасской колокольни. Сбежавшиеся в кремль разъяренные горожане по указанию Михаила Нагого убили обвиненных в смерти царевича Данилу Битяговского, Никиту Калачова, Осипа Волохова (как представителей Бориса Годунова в городе) и трех посадских людей.
За учиненный самосуд угличане вскоре были жестоко наказаны, понес ответственность за звон и набатный колокол. По приказанию Бориса Годунова его сбросили со звонницы, били плетьми, ему «отсекли» ухо, вырвали у него язык, а потом сослали в Сибирь. В связи со смертью царевича Дмитрия колокол оказался виновником гибели многих людей, и сосланные в сибирскую тундру жители Углича должны были тащить опальный колокол волоком до Тобольска.
Князь Лобанов-Тобольский, тогдашний тобольский воевода, велел сначала запереть колокол в приказной избе и сделать такую надпись: «Первоссыльный неодушевленный с Углича». Потом колокол был повешен на колокольню церкви Всемилостивого Спаса, а оттуда перемещен на Софийскую соборную колокольню.
В 1677 году (то есть на 84-м году «ссылки») во время случившегося большого пожара колокол «расплавился, раздался без остатка», как сообщал об этом «Сибирский летописец». Таким образом, с 29 мая 1677 года настоящий ссыльный угличский колокол не существует, однако в память о прошлом (что ссыльный колокол все же был в Тобольске) в XVIII веке отлили такой же по весу колокол, но отличавшийся от первоначального по форме. И надпись на нем была сделана такая: «Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия, в 1693 году прислан из города Углич в Сибирь в ссылку во град Тобольск к церкви Всемилостивого Спаса, что на торгу, и потом на Софийской колокольне был часобитный, весу в нем 10 пудов 20 фунтов». Эта надпись на колоколе сохранилась до наших дней.
В 1837 году по распоряжению епископа тобольского Афанасия колокол был снят с Софийской колокольни и подвешен возле архиерейского дома при Крестовой архиерейской церкви – под небольшим деревянным навесом. Перемещение это было вызвано двумя обстоятельствами.
Во-первых, в 1837 году в Тобольске ожидали приезда наследника престола, поэтому для более удобного обозрения этой исторической достопримечательности ее и поместили рядом с архиерейской церковью. Кроме того, Крестовая церковь была недавно перестроена и не имела своего колокола, вот на его место и встал «угличский сосланный». В 1890 году колокол был куплен тобольским музеем и стал музейным экспонатом.
А что случилось за это время в самом Угличе? Еще в 1606 году, когда со дня убиения царевича Дмитрия прошло пятнадцать лет, колокол
Святейший Синод после долгих сношений с Тобольском установил, что колокол не тот, и в мае 1850 года вынес резолюцию: «Собранными сведениями не подтверждается мысль, что сей колокол есть тот самый, которым было возвещено убиение св. Царевича Дмитрия, и, вероятно, мысль сия уже поколеблена в понятиях самих угличских жителей». На основании данной резолюции в возвращении ссыльного колокола угличанам было отказано.
Однако инициаторы этого дела не успокоились, и один из них, В. Серебренников, продолжал выискивать доказательства, что колокол – настоящий. Его подлинность, по мнению В. Серебренникова, подтверждается прежде всего постоянной к нему внимательностью Тобольска как к исторической достопримечательности. Кроме того, он считает невероятным тот факт, чтобы приведенная выше надпись была помещена на неподлинном колоколе, как и то, что тобольский архиепископ не мог показывать наследнику престола неподлинный колокол.
В 1892 году – в 300-летний юбилей со времени высылки колокола, Угличская городская дума уже и не помышляла о возвращении «первоссыльного неодушевленного». Она была твердо уверена, что у архиерейского двора в Тобольске висит совершенно другой колокол, и вопрос о его возвращении не поднимался ни в местной печати, ни на заседаниях городской думы.
И все же о ссыльном колоколе не забыли, о нем вспомнили угличане, проживавшие в Петербурге. Некоторые из них были близки к императорскому двору, и среди них купец второй гильдии Л.Ф. Соловьев – совсем еще молодой человек. Он, конечно же, знал о судьбе угличского колокола в Тобольске, о пожаре и других событиях, но он страстно хотел, любыми путями, вернуть колокол к 300-летнему юбилею его высылки в родной город и таким образом прославить Углич.
Уже с 1877 года Л.Ф. Соловьев начал докучать этой идеей угличскому городскому голове и Угличской городской думе, но те считали возвращение колокола пустой затеей и ничего в этом направлении не предпринимали. В ноябре 1877 года в своем очередном письме угличскому голове восемь угличан-петербуржцев предложили свою материальную помощь в возвращении ссыльного колокола на родину и даже вызвались сами съездить за ним в Тобольск. Такое же письмо получил и настоятель угличского собора отец Платон, но Углич молчал…
Однако неутомимый Л.Ф. Соловьев не успокаивался, и в конце концов Угличская городская дума уполномочила его ходатайствовать во всех инстанциях о возвращении ссыльного колокола.
«Наш изгнанник-колокол по суду истории оказался нимало не причастен к тяжелому событию 1591 года, он терпит, если можно так выразиться, незаслуженное наказание, ссылку по оговору. Настало время исправить ошибку и снять позор с невиновного. Будем же ходатайствовать о его возвращении на родину, к нам в Углич. Звон его в нашем родном городе напомнит ему о том счастливом времени, когда Углич был не забытым, далеким углом, а цветущим торговым городом, имевшим далеко не малое значение в семье других русских городов».