100 великих загадок природы
Шрифт:
Но если хотели убить, давно бы это сделали, — приходили же по ночам. Значит, в плен попал. Ну ладно, ружья он из рук не выпустит.
Его вздернули и резко перевернули. Начали спускать вниз, вертикально вниз, будто ведро в колодец. Альберт понял: он висит над пропастью, и тот, кто его держит, спускает его вниз. Вместе с собой.
Вдруг Альберт ударился о твердую почву. Зажатое отверстие мешка раскрылось. Он выкатился безжизненной чуркой, головой вперед и сделал глоток, еще глоток воздуха. Сырого, предрассветного. Живой.
Ружье — в правой руке, левой начал массировать сведенные судорогой ноги. А кто-то рядом стоит и дышит, кто-то большой, дыхание высоко над ним. Наверное, "тот, кого индеец назвал саскватч.
Просветлело, или глаза присмотрелись:
— Ну, что?
В ответ смутное бормотание. Силуэты неподвижны. Ближе к нему сам похититель: будто буйвола хотели превратить в человека, но бросили работу, не закончив. Весь в шерсти, весь! Сверху донизу. А глазки маленькие, красноватые. Не то очень сутулый, не то просто горбатый. Поодаль — трое, ростом поменьше. К ним подошел похититель и стал издавать звуки, гортанно выкрикивая. Очевидно, объяснял цель своего странного приобретения. Мадам — это можно было понять по фигуре — его явно не одобряла. Двое молодых неотрывно смотрели на Альберта. Скоро рассвело. Все четверо отошли за камни и исчезли, будто и не было их вовсе.
Альберт обрел свое обычное хладнокровие. У него есть все необходимое: еда, ружье, патроны. Он легко избавится от своего похитителя и уйдет. Он огляделся: кругом стены почти отвесных гор. Ему через них не перелезть. Однако, судя по тому, что ниже зелень чуть погуще, — там вода. Если ручей или речка, значит, есть и русло. Надо выяснить, каким путем вода попадает в этот котлован и каким вытекает?
Альберт перенес свои пожитки туда, откуда было видно, как ручей вытекал из ущелья. Не слишком ли узкое это ущелье, пролезет ли он? Пожалуй, пролезет. Он подошел поближе и даже успел заметить просвет — выход из котлована. На свободу! Но вдруг…
— Ссыкха! — внезапно крик сзади. Сильный толчок мохнатых рук — и Альберт, как младенец, отлетел в сторону, ударился о землю, перевернулся раза два.
Встал. Огляделся. Никого.
Только ветки кустов шевелятся, потревоженные. И короткий вскрик — не то рыдающий, не то хохочущий, не то рычащий.
«В неки-и-им царстве, в неки-и-им государстве…» — ключница Пелагея, великая мастерица сказывать сказки, вздохнула, села у печки, пригорюнилась одной рукой и заговорила нараспев: «В неки-и-им царстве…» И вышла сказка под названием «Аленький цветочек». Так писал С.А. Аксаков лет сто тому назад, и ничего, казалось бы, нет общего между садами и чертогами зверя не зверя, человека не человека, а чудовища страшного и мохнатого, между его садами и голыми скалами вокруг. И ручеек, около которого, не выпуская ружья из рук, расположился вполне реальный лесоруб из Канады, был совсем не похож на вольную реку Бугуруслан в уфимских степях Башкирии. Там, среди снежных сугробов, торчали соломенные крыши крестьянских изб, а в барском доме у тепло натопленной печи будущий писатель слушал сказку ключницы Пелагеи. Сказку, сказываемую со всеми прибаутками, ужимками, оханьем и здыханием.
И ничего вроде общего нет, разве что общее небо, всех объединяющее. На это небо, лежа на земле, глядел Альберт, третий день проживая в гостях у сказки, и думал: на сколько времени ему растянуть свои припасы? Не объедать же ему листья с кустов, как это делают они. А главное, как удрать? Убить саскватча наповал, когда тот появится около него? Но остальные? Не навалится ли сзади на него хозяйка? Один удар ее тяжеленькой ручки… Вот ведь, вооружен до зубов и беспомощен — положение! Казалось бы, сейчас он один. Бери пожитки и уползай вверх по ручью — они туда за ним не влезут: ширина плеч у них чуть ли не метр. Но нет же! Эти существа умеют таинственно появляться ниоткуда. И тоже никуда исчезать.
В один из последующих дней Альберт сидел на спальнике, перебирал пищевые запасы, устанавливал рацион. Ясно одно: кофе можно не экономить. Он пересыпал остаток кофе в салфетку, спустился к ручью, пустой банкой зачерпнул воду, чтобы на спиртовке приготовить кофе. Вернулся — а у него гость!
Сидит на корточках около его вещей саскватч меньшой и с любопытством все осматривает.
Пришелец с жадным любопытством смотрел на спиртовку, на огонек и на банку, в которой варился пахучий кофе. «Придется с ним поделиться чем-нибудь», — подумал Альберт, вытащил из рюкзака пустую банку из-под тушенки и бросил ему. Тот вспрыгнул из сидячего положения упруго, как мяч, схватил банку, облизал ее изнутри и скрылся. Вернулся тотчас, таща за руку сестру.
«Ага, значит, и она поблизости, а я никого не заметил. Парень просит сувенир и для сестренки», — подумал Альберт и, допив кофе, сунул руку в рюкзак и вытащил банку с нюхательным табаком, — пеструю, расписную, нарядную, как пасхальное яичко. Высыпал остаток табака на землю, привстал и кинул молодой самке яркую вещичку. Она схватила ее, растянула безобразный рот, и Альберт — невозмутимый человек! — вздрогнул от неожиданности. Резкий внезапный звук!
Надо полагать, это был смех: она засмеялась. Альберту стало ее жаль: так смеялась бы идиотка. Пронзительный, вибрирующий звук. Он возник внезапно — из полной тишины — и внезапно закончился. Она скорчила несколько странных гримас: подергала выступающими челюстями. Взмахнула рукой, в которой всей горстью, кулаком, держала подарок, и исчезла. Лишь теперь Альберт понял — это был знак потрясшей ее радости.
Молодой саскватч тоже веселился. Вытянув вверх, как победный кубок, руку с пустой банкой, он карабкался по отвесной стене, цепляясь пальцами ног и пальцами одной руки. Вот так же, подумал Альберт, папаша этого молодца в ту ночь спускался, держась пальцами одной руки и пальцами ног, а в другой руке он нес не пустую банку, а добычу весом… Сколько весит он, плотный, тридцатилетний, с ружьем и запасом консервных банок?
В первый раз Альберт подумал не о том, как избавиться от своего сторожа, а о нем, о хозяине. С уважительным удивлением. Зачем он притащил его, Альберта, сюда? Из любопытства?
К тому дню, о котором пойдет речь, мистер Похититель уже три раза присутствовал при трапезе человека. На правах хозяина он садился довольно близко к Альберту и не только следил за всеми его движениями, не только подражал, как бы учась делать то же, но и дотрагивался до того или иного предмета.
В тот день оба самца сидели у костерка, зажженного Альбертом. Он заметил, что самки двигались вдали среди кустов, руками отрывали молодые побеги, рылись в земле, что-то вытаскивая — коренья? Казалось, хозяйка примирилась с его существованием, оставила его без внимания. За все время только раз пошла на него в наступление. Это было, когда все трое, ее дети и сам мистер, засиделись дольше обычного вокруг костерка. Их привлекало все: и огонь, и манера Альберта есть, и яркие банки, которые, опустошенные, доставались им. Альберт царственным жестом одаривал их по очереди.
У него оставались три пачки галет, четыре банки мясных консервов, по одной — рыбных и овощных и одна неначатая банка нюхательного табака.
Они все трое сидели вокруг Альберта: хозяин рядом. Вот тогда старая леди, люто взревновав, с разгону пошла на Альберта. Угрожающе подняв обе руки, она разинула широкую пасть.
Альберт встал. Взял ружье обеими руками. Но старый мистер тоже встал и пошел к ней навстречу. Уговаривающе бормоча, — утробно, как бормочут лягушки, он увел ее подальше. Умиротворять, с благодарностью подумал Альберт и понял: избавиться от похитителя ему становится все трудней: стрелять он не сможет, рука не поднимется.