100 волшебных сказок

Коллектив авторов

– И этому теперь семь лет, вы говорите?

– Семь лет будет весной. Мы объявляли о нем, мы ходили из дома в дом и спрашивали. Многие знали красивого мальчика, любили его и теперь искали вместе с нами – все напрасно. Никто не знал даже имени женщины, которая покупала овощи, а одна старуха, прожившая уже девяносто лет, сказала, что это была, вероятно, злая фея Травница, которая раз в пятьдесят лет приходит в город закупать себе всякие травы.

Так говорил отец Якоба и при этом сильно стучал по своим башмакам и обоими кулаками далеко вытягивал дратву. А малютке мало-помалу стало ясно то, что произошло с ним: он видел не сон, а семь лет прослужил белкой у злой феи. Его сердце так наполнилось гневом и скорбью, что чуть

не разрывалось. Старуха похитила у него семь лет его молодости, а что у него было взамен этого? Разве что он умел хорошо чистить туфли из кокосовых орехов, умел убирать комнату со стеклянными полами? Научился от морских свинок всем тайнам кухни?

Так он простоял несколько времени, размышляя о своей судьбе, когда наконец отец спросил его:

– Может быть, вам угодно что-нибудь из моей работы, молодой барин? Например, пару новых туфель или, – прибавил он улыбаясь, – может быть, футляр для вашего носа?

– Что вам до моего носа? – сказал Якоб. – Зачем же мне нужен для него футляр?

– Ну, – возразил сапожник, – у всякого свой вкус, но должен сказать вам, что если бы у меня был этот ужасный нос, я заказал бы себе для него футляр из розовой, лаковой кожи. Смотрите, вот у меня под рукой прекрасный кусочек; конечно, для этого потребовалось бы по крайней мере локоть. Но как хорошо он предохранял бы вас, маленький барин! Я вполне уверен, что так вы натыкаетесь на каждый косяк, на каждую повозку, от которой хотите посторониться.

Малютка стоял, онемев от ужаса. Он стал ощупывать свой нос: нос был толст и длиной, вероятно, в две ладони! Таким образом, старуха изменила и его наружность, – поэтому-то мать и не узнала его, поэтому его и называли безобразным карликом!

– Мастер! – сказал он сапожнику чуть не плача. – Нет ли у вас под рукой зеркала, в которое я мог бы посмотреть на себя?

– Молодой барин, – серьезно отвечал отец, – вы получили совсем не такую наружность, которая могла бы сделать вас тщеславным, и у вас нет причины ежеминутно глядеть в зеркало. Отвыкайте от этого, это, особенно у вас, – смешная привычка.

– Ах, так дайте мне все-таки посмотреть в зеркало, – воскликнул малютка, – уверяю, это не из тщеславия!

– Оставьте меня в покое, у меня нет зеркала! У моей жены есть зеркальце, но я не знаю, где она его спрятала. А если вам непременно нужно посмотреть в зеркало, то через улицу живет цирюльник Урбан, у него есть зеркало вдвое больше вашей головы. Посмотрите там в него, а пока прощайте!

С этими словами отец тихонько выпроводил его из лавки, запер за ним дверь и опять сел за работу.

А малютка, очень огорченный, пошел через улицу к цирюльнику Урбану, которого хорошо знал еще по прежнему времени.

– Здравствуйте, Урбан! – сказал он ему. – Я пришел просить вас об одном одолжении. Будьте так добры и позвольте мне немного посмотреть в ваше зеркало.

– С удовольствием, вон оно стоит! – со смехом воскликнул цирюльник, а его посетители, которым он должен был брить бороды, тоже громко засмеялись. – Вы красивый малый, стройный и тонкий, шейка как у лебедя, ручки как у королевы, и вздернутый носик, красивее которого нельзя видеть. Правда, поэтому вы немного тщеславны, но все-таки посмотрите на себя; пусть обо мне не говорят, что я из зависти не дал вам смотреть в мое зеркало.

Так сказал цирюльник, и цирюльню огласил смех, похожий на ржание. А малютка между тем встал перед зеркалом и посмотрел на себя. На глазах у него выступили слезы.

«Да, таким ты, конечно, не могла узнать своего Якоба, милая матушка, – сказал он сам себе. – Он имел не такой вид в те счастливые дни, когда ты любила гордиться им перед людьми!»

Его глаза сделались маленькими, как у свиньи, нос стал огромным и свешивался ниже рта и подбородка, шея была как будто совершенно отнята, потому что голова сидела глубоко в плечах, и только с очень сильной болью он мог поворачивать ее направо

и налево. Его тело было еще таким же, как семь лет тому назад, когда ему было двенадцать лет, но тогда как другие с двенадцатого до двадцатого года растут в вышину, он рос в ширину, спина и грудь сильно выгнулись и имели вид маленького, но очень туго набитого мешка. Это толстое туловище сидело на маленьких, слабых ножках, которые, казалось, выросли не для этой тяжести. Зато тем больше были руки, висевшие на его туловище. Они были величиной, как у вполне взрослого человека, кисти рук были грубы и буро-желтого цвета, пальцы длинны и паукообразны, и когда он совершенно вытягивал их, то мог не нагибаясь доставать ими до земли.

Такой вид имел маленький Якоб – он превратился в уродливого карлика!

Теперь он вспомнил и то утро, когда старуха подошла к корзинам его матери. Все, что он тогда ругал в ней, длинный нос, безобразные пальцы, все она приворожила ему, кроме только длинной дрожащей шеи.

– Ну, принц, теперь вы вдоволь нагляделись? – сказал цирюльник, подходя к нему и со смехом осматривая его. – Право, если бы захотелось увидеть во сне что-нибудь подобное, такого смешного никому не могло бы представиться. Однако я хочу сделать вам одно предложение, маленький человек. Хотя мою цирюльню хорошо посещают, но все же с недавнего времени не так, как я желаю. Это происходит потому, что мой сосед, цирюльник Шаум, где-то разыскал великана, который у него приманивает в дом посетителей. Ну, быть великаном совсем не штука, а таким человечком, как вы, – да, это уж другое дело! Поступайте ко мне на службу, маленький человек. У вас будет квартира, еда, питье, одежда, у вас будет все. За это вы будете становиться утром у моих дверей и приглашать публику заходить, вы будете взбивать мыльную пену, подавать посетителям полотенце, и будьте уверены, что при этом нам обоим будет хорошо! У меня будет больше посетителей, чем у того цирюльника с великаном, и каждый охотно даст вам еще на чай.

Малютка внутренне был возмущен предложением служить для цирюльника приманкой. Но разве он не должен был терпеливо перенести это оскорбление? Поэтому он совершенно спокойно сказал цирюльнику, что для такой службы у него нет времени, и пошел дальше.

Хотя злая старуха изуродовала его наружность, однако она ничего не могла сделать с его рассудком.

Это он хорошо сознавал, ведь он думал и чувствовал уже не так, как семь лет тому назад, нет, ему казалось, что в этот промежуток времени он стал умнее, рассудительнее. Он горевал не о своей утраченной красоте, не об этой уродливой наружности, а только о том, что его, как собаку, гонят от отцовской двери. Поэтому он решил сделать у матери еще одну, последнюю попытку.

Он пошел к ней на рынок и попросил ее спокойно выслушать его. Он напомнил ей о том дне, когда он пошел со старухой, напомнил ей о всех отдельных случаях своего детства, потом рассказал ей, как он семь лет прослужил у феи белкой и как она превратила его, потому что тогда он бранил ее. Жена сапожника не знала, что ей думать. Все, что он рассказывал ей о своем детстве, было верно, но когда он стал говорить о том, что в течение семи лет был белкой, она сказала:

– Это невозможно и фей не существует!

Когда же она взглянула на него, то почувствовала отвращение к уродливому карлику и не поверила, чтобы это мог быть ее сын. Наконец она сочла самым лучшим поговорить об этом с мужем. Поэтому она собрала свои корзины и велела ему идти с ней. Вот они пришли к лавке сапожника.

– Посмотри-ка, – сказала она ему, – вот этот человек уверяет, что он наш пропавший Якоб. Он рассказал мне все: как его семь лет тому назад украли у нас и как его заколдовала фея.

– Как? – с гневом прервал ее сапожник. – Это он рассказал тебе? Постой, негодяй! Только час тому назад я все рассказал ему, а теперь он идет дурачить тебя этим! Ты заколдован, сынок? Постой же, я тебя опять расколдую!