100 знаменитых символов советской эпохи
Шрифт:
Воочию убедившись в огромной силе своего детища (Сахаров вместе с коллегами и военным руководством присутствовал на полигоне), Андрей Дмитриевич понял, что оно в одно мгновенье может убить, буквально сжечь в пепел миллионы людей. Да, он был учёным, преданным любимому делу, тогда для него главной была наука, но научные исследования Сахарова и его коллег могли привести к всемирной катастрофе. Характерный эпизод произошёл на банкете после испытаний. «Выпьем за то, чтобы бомбы взрывались лишь над полигонами и никогда над городами», — провозгласил тост Андрей Дмитриевич. На это заместитель министра обороны Митрофан Неделин ответил с армейской прямотой: «Ваша, учёных, задача — укреплять оружие, а направить его куда надо военные и сами смогут». И Сахаров понял, что он становится «винтиком в страшной машине ядерной смерти», которая может взорвать всю планету.
Ещё больше эти настроения усилились у Андрея Дмитриевича после испытаний водородной бомбы, сброшенной с самолёта. 22 ноября 1955 года страшный
Сахаров, не прекращая работу над ядерным оружием, начал борьбу за запрещение ядерных испытаний. В 1958 году появились две статьи молодого академика, в которой приводились страшные расчёты: каждая мегатонна взорванной в атмосфере ядерной бомбы в будущем приведёт к 10 тысячам заболевших онкологическими заболеваниями. Некоторое время Советским Союзом соблюдался мораторий на проведение ядерных испытаний в атмосфере, однако в 1958 году он был нарушен. «Я не мог ничего поделать с тем, что считал неправильным и ненужным, — вспоминал в связи с прекращением моратория Андрей Дмитриевич. — У меня было ужасное чувство бессилия. После этого я стал другим человеком». И всё-таки настойчивая позиция Сахарова и некоторых его коллег за ограничение ядерных испытаний привела к успеху — в 1963 году в Москве был подписан договор «О запрещении ядерных испытаний в трёх средах — в атмосфере, космической среде и под водой».
В середине 60-х годов Андрей Дмитриевич впервые обращается к проблеме преследования инакомыслия в СССР. В 1966 году состоялся печально знаменитый процесс над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, осуждёнными за публикацию своих произведений на Западе. Этот процесс считается началом правозащитного движения в СССР, именно тогда в обиходе появилось иностранное слово «диссидент». Не остался в стороне и Андрей Сахаров. Он подписал знаменитое «письмо 25-ти» — обращение видных учёных и общественных деятелей к Брежневу, в котором указывалось, что «любые попытки возродить сталинскую политику нетерпимости к инакомыслию были бы величайшим бедствием для советского народа». Власть после этого письма взяла Сахарова «на заметку». Одно дело — борьба за отмену ядерных испытаний, и совсем другое — обвинение режима в преследовании инакомыслия и защита такого нелюбимого советской властью понятия, как свобода слова. Однако «выводов» по отношению к строптивому академику не последовало. Они были сделаны позже…
Летом 1968 года в иностранной печати появляется статья Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Необходимость демократизации советского общества, осуждение гонки ядерных вооружений, призыв к сближению двух супердержав, СССР и США, взаимопроникновению двух систем, социалистической и капиталистической, необходимого для решения глобальных проблем, — вот основные тезисы этой работы, изданной за рубежом тиражом более 20 миллионов экземпляров. Любой здравомыслящий человек будет двумя руками голосовать за эти призывы. Однако лидеры советского режима рассуждали иначе. В СССР «Размышления» официально не публиковались (но были хорошо известны благодаря распространению многочисленных «самиздатовских» копий). Последовали и «выводы», правда, пока достаточно мягкие. Сахаров к тому времени был настолько известной фигурой, что применить к нему жёсткие меры не решались. Он был отстранён от работ, связанных с военными секретами. Андрей Дмитриевич вернулся в ФИАН на должность старшего научного сотрудника — самую низкую должность, которую мог занимать академик.
В 1969 году от рака умерла супруга Сахарова Клавдия Алексеевна. Андрей Дмитриевич тяжело переживал утрату любимого человека. Но несмотря на душевное опустошение, он и в такой тяжёлый момент своей жизни всё равно думал не только о себе. Все свои сбережения, 139 тысяч рублей, огромную по тем временам сумму, Сахаров перевёл на строительство московского онкологического центра.
В 1970 году Андрей Сахаров вместе с физиками В. Чалидзе и А. Твердохлебовым организовал Комитет прав человека, главной задачей которого было отстаивание основных принципов Всеобщей декларации прав человека. В этом же году в Калуге, во время пикетирования здания суда, где проходил процесс над правозащитниками Р. Пименовым и Б. Вайлем, Андрей Дмитриевич познакомился с Еленой Георгиевной Боннэр, ставшей через два года его женой.
«С 1972 года всё более усиливалось давление на меня и моих близких, — писал Андрей Дмитриевич в автобиографии, — кругом нарастали репрессии, я больше о них узнавал, и почти каждый день надо было выступать в защиту кого-то». В это же время в средствах массовой информации началась массированная и хорошо спланированная кампания по дискредитации опального академика. После того как Андрей Дмитриевич, несмотря на запрет со стороны властей, созвал пресс-конференцию для иностранных журналистов, в «Правде» появилось письмо, подписанное 40 членами Академии наук. Это письмо послужило сигналом к началу гонений на Сахарова и его соратников. Понятно, как писались такие письма, и наверняка коллеги Андрея Дмитриевича по Академии наук не горели желанием подписывать
В 1975 году Андрей Сахаров был удостоен Нобелевской премии мира за «бесстрашную поддержку фундаментальных принципов мира между людьми» и «мужественную борьбу со злоупотреблением властью и любыми формами подавления человеческого достоинства». Самого лауреата за границу не пустили, и премию получала Елена Боннэр, находившаяся в то время за рубежом на лечении. Признание роли Сахарова в защите прав человека в СССР действовало на советский режим как красная тряпка на быка. В 1980 году, когда Андрей Дмитриевич в интервью западным СМИ резко осудил ввод советских войск в Афганистан, он был лишён всех званий и государственных наград и сослан в Горький — город, закрытый в то время для иностранцев. Власть таким образом пыталась изолировать его от мира, однако письма и статьи Сахарова всё равно появлялись в иностранной печати. В Горьком Андрей Дмитриевич находился под круглосуточным наблюдением КГБ, его квартира прослушивалась, а каждый выход на улицу фиксировался на плёнку.
Ссылка Сахарова и его супруги была прекращена только после прихода к власти Михаила Горбачёва. 14 декабря 1986 года между Генеральным секретарём ЦК КПСС и ссыльным академиком состоялся телефонный разговор. «Возвращайтесь и приступайте к своей патриотической деятельности», — сказал Горбачёв. Через неделю Андрей Сахаров и Елена Боннэр вернулись в Москву.
В марте 1989 года Андрей Дмитриевич Сахаров был избран депутатом Первого съезда народных депутатов СССР. Он поначалу поддерживал Горбачёва в его стремлении к демократизации общества и сближению с Западом. Однако вскоре Сахаров понял, что новому руководителю не хватает смелости и желания проводить задуманные преобразования до конца. Окончательно учёный разуверился в Горбачёве в мае 1989 года после событий в Китае. Тогда армия жестоко разогнала студенческую демонстрацию на пекинской площади Тяньаньмэнь, и это происходило как раз во время официального визита Горбачёва в Китай. По неофициальным данным во время разгона погибло до 2 тысяч человек. Сахаров с трибуны Съезда требовал осудить действия китайских властей и отозвать советского посла из Китая. Часть демократически настроенных депутатов его поддерживала, однако другие, агрессивно настроенные, освистывали Сахарова и не давали ему говорить. Не встретила понимания позиция Андрея Дмитриевича и у высшего руководства страны.
Несмотря на слабое здоровье, Сахаров продолжал напряжённо работать. Осенью 1989 года он был включён в состав комиссии по разработке проекта новой Конституции СССР. В ноябре Андрей Дмитриевич представил в комиссию проект основного закона, в котором отразил своё видение развития демократического общества в стране. Задачей государства он видел счастливую, полную смысла жизнь, свободу материальную и духовную, благосостояние, мир и безопасность для граждан страны, для всех людей на Земле, независимо от расы, национальности, пола, возраста и социального положения. До самого последнего дня своей жизни Андрей Сахаров отстаивал свои идеалы, он понимал, что проект его Конституции вызовет горячие споры и активное сопротивление людей, преследовавших его долгие годы и не желающих расставаться с властью. «Поддержите политический плюрализм и рыночную экономику. Поддержите людей, которые наконец нашли способ выразить свою волю!» — сказал он днём 14 декабря 1989 года своим соратникам. Вечером сердце Андрея Дмитриевича, измотанное долгой борьбой, остановилось. Проститься с Сахаровым пришли сотни тысяч человек. Эти люди, вне зависимости от их религиозных и политических пристрастий, понимали — ушёл из жизни не просто гениальный учёный и общественный деятель. Мир покинул человек, ставший нравственным авторитетом эпохи, её совестью и правдой…
«Взгляд»
В начале 70-х годов известные журналисты Анатолий Лысенко и Кира Прошутинская, работавшие в молодёжной редакции Центрального телевидения, решили выпустить новую программу. Её рабочее название было «У нас на кухне после одиннадцати», а идея, стержень программы — откровенный разговор на волнующие советскую молодёжь темы. С этой своей идеей Лысенко и Прошутинская отправились к телевизионному начальству.
Надо сказать, что советские теленачальники отнюдь не были тупоголовыми ограниченными чиновниками, для которых главной целью являлось стремление запретить «всё и вся». Взять хотя бы Сергея Георгиевича Лапина, председателя Гостелерадио и личного друга Брежнева, который долгие годы был «хозяином» советского телевидения. Образованный человек, увлекавшийся поэзией XX века, знавший наизусть множество стихотворений, в том числе и запрещённых в СССР авторов — Цветаевой, Гумилёва, Мандельштама. Но при этом Лапин запрещал появляться в эфире мужчинам с бородой, а сотрудницу, пришедшую на работу в брюках и попавшуюся ему на глаза, неминуемо ждал разнос и строгий выговор. Да к тому же Лапин, как и другие, был частью Системы, а Система не любила вольнодумства и откровенных разговоров. Так что Лысенко и Прошутинская получили вполне закономерный отказ: «Разговоры на кухне, да ещё после одиннадцати советской молодёжи не нужны». Так что идею пришлось отложить до лучших времён.