1000 ночных вылетов
Шрифт:
Боже мой! А узники дышали этой гарью недели, месяцы. Дышали, когда везли трупы умерших в вагонетках к печам, дышали, когда сортировали их одежду: женскую — отдельно, мужскую — отдельно, детскую — отдельно… Вот они, тюки с этой одеждой. Их так и не успели отправить в Германию. Не успели отправить и тюки с обувью, разобранной с той же немецкой аккуратностью. Вот женские туфли на высоком каблуке, а эти — на низком… Вот и детская обувь — от матерчатых пинеток до школьных ботинок! Все в аккуратных тюках из веревочной сетки, с табличками, ярлыками и бирками… Сколько здесь этих туфель и ботинок — сотни, тысячи?! И каждая пара принадлежала человеку. Живому человеку!..
Я не могу смотреть на эти тюки с одеждой и обувью. Предательская тошнота подкатывается к горлу. Но я должен
А это уже тюки с волосами. Обыкновенные человеческие волосы. Перед тем как убивать, палачи стригли свои жертвы: в хозяйстве и волос пригодится!
Теперь эти волосы в тюках, как прессованное сено. Разные. Пепельные, русые, каштановые, седые…
Пани Ирена подходит к одному тюку, берет в руки седую прядку волос, бережно заворачивает ее в бумажку и прячет в сумочку.
— Пани Ирена!
— Может быть, это волосы моего мужа…
— Простите… Простите, пани Ирена!..
Я беру ее руку, Николай берет другую, и мы прижимаем холодные пальцы к своим губам. Это выражение скорби перед величайшим горем человечества! И молчаливая клятва, что мы никогда не забудем печи, бесконечные тюки с одеждой, обувью и волосами. Не забудем глаза пани Ирены. Глаза всех людей, которые видели лицо фашизма.
Вечером собираются родственники и знакомые пани Ирены, которым охота непременно познакомиться с русскими офицерами-летчиками. Стол в гостиной накрыт для праздничного обеда, извлечены из запасов различные вина. Гости оживлены, веселы и стараются свое веселье передать нам. Но им это не удается. При виде еды мне хочется встать из-за стола.
Наверное, так же чувствует себя и Николай. Со щек у него сошел обычный румянец, лицо сразу как-то заострилось и постарело.
Мы пьем рюмку за рюмкой. Пьем и не пьянеем. Вместе с нами пьет пани Ирена. Она тоже ничего не ест и тоже не пьянеет.
Наше поведение за столом вызывает осуждающие взгляды гостей. Заметив это, пани Ирена говорит:
— Мы были в Майданеке…
Больше нас никто не пытается развлечь, становится тихо. И нам вновь наливают вино. Наливают и себе. И все мы молча пьем, погруженные в свои горестные мысли. И вряд ли кому приходит на ум в эти минуты, что горе у всех нас одно — людское, что пепел сожженных в Майданеке одинаково больно стучит в наши сердца, несмотря на национальные различия и несхожесть наших взглядов.
Пепел стучит в сердца!..
Пламя Варшавы
Уже несколько дней бомбовыми ударами поддерживаем пехоту, но по всему видно, что наше наступление выдыхается. Все яростней контратаки противника, все медленнее темп продвижения наших войск. Штабисты поговаривают о том, что передовым частям, возможно, придется отойти за Вислу. После длительного наступления у нас явно недостаточно сил для закрепления на новом плацдарме.
А Варшава пылает. Огненные очаги пожаров, тут и там разбросанные по всему городу, обозначают районы действия повстанцев. Фашисты методически выжигают и разрушают город, выбивая из домов восставших варшавян. Уже разорвано основное кольцо обороны повстанцев, вместо него образовалось три очага сопротивления. Наши летчики дали этим очагам свои названия: «южный», «центральный» и «северный». И все же сопротивление повстанцев не ослабевает.
Вчера все самолеты нашей дивизии были брошены на оказание помощи повстанцам с воздуха. Мы сбрасывали продовольствие, медикаменты и оружие. Уже перед самым рассветом в район очага «центральный» удалось сбросить сорокапятимиллиметровую пушку. Поднять пушку целиком нашим самолетам оказалось не под силу, поэтому пришлось ее разобрать на три части. Сегодня пришло сообщение, что пушка собрана и уже громит вражеские танки. Это сообщение меня радует особенно, и я весь день чувствую себя чуть ли не именинником. Правда, в сбросе пушки я не участвовал, зато капитан-артиллерист, который собрал ее и теперь огнем помогает повстанцам, — мой «крестник». Как же не гордиться успехами?! Однако надо объяснить, как наш советский офицер оказался среди повстанцев.
Советское командование, разгадав авантюрный характер начавшегося
С одновременным наступлением советских войск на предместье Варшавы — Прагу — части 1-й Польской армии форсировали Вислу, намереваясь захватить плацдармы и соединиться с повстанцами. Однако, несмотря на поддержку советской артиллерии и авиации, польские воинские формирования в результате ожесточенных контратак противника были вынуждены опять отойти за Вислу.
И все же советское командование не оставило без помощи повстанцев. На помощь им была брошена малая фронтовая авиация. Следует заметить, что с началом Варшавского восстания союзное [26] командование тоже предприняло «широкую» помощь повстанцам, установив пресловутый воздушный мост Лондон — Варшава.
26
Союзное — т. е. англо-американское. Оба правительства, соответственно и командование, активно поддерживали эмигрантское польское правительство Миколайчика, умышленно «не замечая» существования вновь образованного правительства народной Польши — Польского Комитета национального освобождения и лелея тайную мечту о возрождении старой капиталистической Польши.
Американские тяжелые бомбардировщики «Летающая крепость», базировавшиеся в Англии, вылетая для очередной массированной площадной [27] бомбардировки Берлина, проходили затем над Варшавой и сбрасывали грузы для повстанцев. На наших аэродромах они заправлялись, пополняли боекомплект и возвращались в Англию, попутно вновь бомбардируя Берлин. Если такие челночные операции имели какой-то видимый эффект, то помощь союзников повстанцам едва ли не равнялась нулю по той простой причине, что рассчитать точное попадание грузового парашюта с высоты пяти-семи тысяч метров даже в идеальных условиях при полном отсутствии ветра задача не из легких. И неудивительно, что американские «подарки» иногда падали даже на наш аэродром, отстоящий от Варшавы на восемьдесят-девяносто километров! Надо полагать, что подобные «сюрпризы» вызывали восторг, а то и насмешку по другую сторону линии фронта, у врага. А повстанцам от этого не становилось легче.
27
Бомбардировка не каких-то определенных целей и военных объектов, а города вообще. При такой бомбардировке страдает больше всего мирное население. Незадолго до окончания войны аналогичным бомбардировкам американской авиации подверглись Лейпциг и Дрезден. В результате химические заводы «ИГ Фарбениндустри», Круппа и другие военные объекты оказались совершенно невредимыми, а пострадали жилые районы.
Организуя снабжение восставших с воздуха, наше командование сразу же отказалось от применения для этих целей скоростных бомбардировщиков и транспортных самолетов. Выполнение задачи было возложено исключительно на нашу малую авиацию. При небольшой скорости самолетов в сочетании со сбросом с малых высот (сто пятьдесят — двести метров) возможно было обеспечить высокую точность попадания и надежность доставки грузов.
Еще задолго до первых полетов все мы, летчики, засели за изучение крупномасштабного плана Варшавы. Признаюсь, через неделю даже родной город я не знал в таком совершенстве, как знал польскую столицу. Наверное, это и предопределило выбор летчика, когда потребовалось сбросить нашего офицера-артиллериста в определенной точке пылающего города.