1000 ночных вылетов
Шрифт:
— Братцы! Свои…
Он так и не успел поблагодарить незнакомую женщину.
Однажды в Советское посольство в Варшаве почти одновременно пришло два письма. Одно было из Легионова, от супругов Стояновских. Они просили помочь отыскать летчика, спасенного ими во время войны. Единственное, что им было известно о нем, это его имя — Володя… Второе письмо пришло из Свердловска, от Владимира Михайловича Мехонцева. Он писал: «Польская женщина-патриотка спасла меня от смерти. Она стала для меня самым близким человеком, и я по праву считаю ее своей второй матерью… Женщину звали
Так простые люди Польши нашли общий язык с нашими солдатами, с советскими людьми, вопреки всем проискам эмигрантского правительства и желаниям реакционеров, как польских, так и американских и английских.
Остается добавить, что пани Ельжабета и пан Юзеф Стояновские живут под Варшавой, что пан Юзеф все еще бодрый и энергичный человек. Оба они, а также и их сын Збигнев всегда рады встрече с русским другом, с которым так неожиданно свела их судьба в годы войны. И дружба эта вечна!
Белый флаг над крепостью
Из всех фронтовых реликвий, что я храню, наибольшую ценность для меня представляет «личная летная книжка», в которой записаны все полеты в последние месяцы войны. Случилось так, что моя «летная книжка» закончилась и пришлось завести новую. Стандартных книжек в штабе не оказалось, и тогда Алексей Теплинский, адъютант нашей эскадрильи, добыл конторскую книгу, в которой какой-то лавочник записывал приходы и расходы, обрезал ее, пронумеровал страницы, прошил шнурком, склеил концы этого шнурка на последней странице бумажкой и «узаконил» мою новую «летную книжку» печатью.
После войны, когда я поступил на работу в полярную авиацию, на меня завели новую стандартную «летную книжку», а ту, прежнюю, отдали мне на память. Время от времени я достаю ее из книжного шкафа, листаю пожелтевшие страницы, где скупые лаконичные записи увековечили сделанное уже давным-давно — в прошлом веке… «22.1.45 г. Четыре полета. Транспортировка техсостава».
Что может сказать эта запись неосведомленному человеку? Ничего! А мне — многое. Это значит, что авиация опять не успевала за наступающей пехотой и нашему полку было приказано перебазировать какую-то истребительную или штурмовую часть ближе к линии фронта…
А что кроется за следующей записью? «Бомбардировка участка железной дороги Варшава — Моры. Три полета».
Три полета… Было это после того, как старший лейтенант Федор Маслов, который все-таки летал с протезом вместо левой ноги, обнаружил на станции Моры три эшелона. Командир тут же поднял в воздух полк, и самолеты, прорвавшись сквозь заградительный огонь зениток, атаковали эшелоны и уничтожили их.
Да, очень уж скупые записи в «летных книжках» летчиков. Никакой поэзии, никаких эмоций!..
Переворачиваю следующую страницу. Еще одна запись: «3.2.45 г. Три полета. Транспортировка горючего».
Обыкновенные полеты с подвесными люльками Гроховского, в которых горючее для ушедших далеко вперед танков, и ящиками снарядов, уложенными в штурманской кабине… Три транспортных полета (обратите внимание на тот факт, что они не относились к разряду боевых)… Это тогда врезался
И еще запись в одну строчку: «8.2.45 г. Два полета. Бомбардировка гор. Шнайдемюль». Помнится, тогда впервые под нашими крыльями проплыла земля, откуда пришли к нам орды фашизма. Земля Германии. Так вот он, день возмездия! «Так вот она, расплата!» — думали мы, нацеливая темные тела фугасок на вражеский город.
Как далек этот полет от первого вылета с подмосковного аэродрома в 1941 году!
Наш полк неожиданно для нас оказался в глубоком тылу. Наступающие войска обошли город и крепость Познань и продвинулись далеко вперед, а уничтожение гарнизона в крепости командование поручило нескольким стрелковым и авиационным частям. Отклонив предложение о капитуляции, засевшие в крепости немцы плотным огнем прижимают к земле пехоту.
Даже танки бессильны перед крепостными стенами! А командующий непрерывно требует взять крепость, уничтожить отказавшегося сложить оружие врага.
На штурм крепости брошены «Петляковы», «Туполевы», «бостоны» и несокрушимые «Ильюшины». Эти не отворачивают от встречного огня и вспахивают своими бомбами пыльное поле войны. Но крепостные равелины по-прежнему извергают убийственный прицельный огонь, нанося нам большие потери. И опять над ними проносятся на большой скорости бомбардировщики и штурмовики. Бомбы падают на крепость, на город, а иногда и на расположение наших войск: все слишком близко, противник и мы почти касаемся друг друга локтями…
Тогда командующий армией вспоминает о нас, тихоходах, о нашей ювелирной точности при бомбежках малых целей. Нам приказано методически бомбить укрепления противника, разрушая бастион за бастионом, равелин за равелином… Бомбы у нас невелики — «сотки», но положенные в одно место, они могут разрушить и крепостное укрепление.
…Первую эскадрилью ведет командир полка, командир эскадрильи капитан Казанцев идет замыкающим. Вторую девятку самолетов ведет Мартынов. Третья девятка наша. Справа от меня идет звено лейтенанта Казюры, слева — звено лейтенанта Тесленко. Плотные клинья звеньев идут крыло к крылу. Первые эскадрильи немцы встречают расстроенным зенитным огнем. Огонь неплотен и не нарушает строй бомбящих самолетов.
— Ребята пошли в атаку, — замечает штурман эскадрильи Илья Богачев. — Пора бы и нам перестраиваться на боевой.
— Рано, Илья. Давай зайдем с тыла. Кажется мне, что фрицы к нашему подходу очухаются. Как бы не подбросили огоньку.
— Что же, разумно. Зайдем на цель с тыла.
Мы минуем крепость, но через десять километров разворачиваемся и ложимся на обратный курс.
На нос самолета наплывают красно-кирпичные коробки городских домов, крепостные стены, дымные шапки разрывов. Тянутся в небо желтые цепочки «эрликонов», вспыхивают причудливыми цветами дымные шары разрывов зенитных снарядов.