10000 часов в воздухе
Шрифт:
Володя растерянно смотрел по сторонам.
— Сколько же вас всего? — спросил он у старшего американского офицера.
— Тридцать два человека.
Володя насупился:
— Но ведь на «Дугласе» моём только двадцать одно пассажирское место!
Американец развел руками.
— Мы знаем это, — заметил он. — Как только вы произвели посадку, мы организовали жеребьёвку и отобрали норму пассажиров. Остальные подождут следующей оказии. Прилетят же когда-нибудь и наши сюда, не век же будет держаться такая плохая погода! —
Павлов добродушно и успокаивающе похлопал его по плечу:
— Конечно, прилетят. — А про себя подумал: «Прилетят? Чёрта с два! В такую погоду они не летают: облачность сплошная…»
Быстро заканчивалась разгрузка самолёта. Лица окруживших Павлова американских пилотов ясно выражали их чувства: вытащившие счастливый жребий были веселы и оживлённы, остальные грустны и подавленны.
Павлову стало жаль своих боевых друзей: у многих в Бари жёны с детьми, волнуются, ждут. И что за глупый принцип — жеребьёвка! Случись это у нас, у советских людей, отбор был бы совсем иным: в первую очередь эвакуировали бы раненых, больных.
Советский пилот заметил среди американцев и хромых, очевидно натёрших ноги, и одного пилота с забинтованным глазом… Как же быть всё-таки? Всем им хочется поскорее домой, все этого одинаково заслужили.
Павлову припомнилось, как, летая в партизанские тылы на советской земле, он брал на борт подчас и по тридцать раненых бойцов на таком же «Дугласе». Но там не было гор. И потом там этот риск вызывался крайней необходимостью. А здесь?
Второй пилот прервал раздумья своего командира:
— Разрешите принять на борт пассажиров? Машина разгружена, к полёту готовы.
Павлов молча кивнул головой. Он оглянулся на самолёт, чтобы проверить, как идёт погрузка. «Счастливчики» уже заняли свои места. Механик готовился прогревать моторы перед взлётом. «Несчастливчики» столпились у трапа, дружески напутствуя товарищей. При этом выражение их лиц оставалось грустным.
Тогда Павлов решился. Он сделал широкий пригласительный жест, предлагая и остальным американцам последовать на посадку. Те не заставили себя упрашивать — мигом разместились в пассажирской кабине.
Проходя через кабину, Павлов невольно усмехнулся: «Как сельди в бочке!»
Старший из американских офицеров, будто угадав мысли пилота, спросил:
— Неужели мы все полетим? Ведь в «Дугласе» всего двадцать одно место! Фирма гарантирует только такое число пассажиров… — Он показал на пальцах. — Можем разбиться! — Он опустил обе вытянутые руки книзу.
Павлов дружески похлопал его по плечу.
— О'кэй! — успокоил он американца и пошёл к штурвалу.
Штурман, находившийся в момент взлета в пассажирской кабине, позднее рассказывал:
— Прильнули все наши пассажиры носами к стеклам, глядят в ночь. Сами лётчики — знают, что машина против паспорта с гарантией фирмы перегружена в полтора раза. Вцепились руками в сиденья,
Павлов уверенно на безопасной скорости поднял машину в воздух, заложил одновременно с набором высоты крутой, «тарановский», вираж, развернулся и лёг на курс. Знай Володя английский язык, он мог бы рассказать своим многочисленным пассажирам, что советские пилоты не в первый раз «выжимают» из попавших под их управление иностранных самолётов гораздо больше, чем написано в фирменной гарантии.
А пассажиры, когда перегруженная машина повисла в воздухе, только молча переглянулись. Старший же офицер в недоумении пожал плечами: всё обошлось благополучно, оторвались и не упали, не врезались при абсолютной темноте в склон горы…
Самолёт, продолжая набирать высоту, вошёл в облака. Исчезли горы, земля, партизанские костры в долине. На высоте три тысячи метров машина вынырнула из липкой мглы, очутившись под звёздным небом Адриатики. Связь с базой вскоре была установлена, и в Бари уже знали, что на борту корабля находятся американские пилоты. Немного погодя показались огни порта.
На этот раз на аэродроме собралось народу, как в дни торжества. Среди встречающих были жёны и дети спасённых американских пилотов, пришло и начальство — наше и американское. Несмотря на усталость (мы только что вернулись с боевого задания из Словении), я также поспешил к месту сбора.
Распахнул радист дверь, и по трапу из кабины один за другим стали спускаться пассажиры. Сколько же их? Я и счет потерял. Вокруг поцелуи, объятия, слёзы радости. Ведь их всех уже считали пропавшими без вести.
Американские лётчики с особым чувством пожимают руки членам спасшего их советского экипажа.
Стоявший рядом со мной штабной американский офицер, подозвав переводчика, обратился ко мне:
— Не пойму, как будто бы «Дуглас», а между тем тридцать два пассажира! Это что же, новая модель — «Большой Дуглас»?
— Нет, — рассмеялся я, — «Дуглас» обыкновенный. Вот что касается пилота, то он, пожалуй, особенный!..
Протискиваясь сквозь толпу, навстречу мне уже пробирается Володя — он только вырвался из чьих-то объятий. Мы поздравили друг друга с успешным выполнением задания и, как всегда, поделились деталями полёта.
Крылатое слово «Большой Дуглас», видимо, облетело всю многочисленную колонию союзнической авиации. На следующий день рано утром к нам явилась женская делегация. Спрашивали они не «русского начальника», как прежде, а «командира «Большого Дугласа». Им сказали, что «Дугласы» у нас все одинаковые, отличаются они только по номеру на хвостовом оперении. Но женщины стояли на своём:
— Как — все одинаковые? Один из ваших «Дугласов» большой — он берёт тридцать два пассажира…
Тогда мы поняли, в чём дело.