1000000 евро, или Тысяча вторая ночь 2003 года
Шрифт:
Помню, общался с барменом:
— Какая у вас есть водка?
— Smirnoff.
— Smirn-Off? Годится! Дайте двести! Только когда она меня вырубит, сразу же налейте мне водки Smirn-On. Идет?
Потом был некоторый перерыв. Потом я открыл глаза и обнаружил, что лежу в обнимку с той (или уже со следующей?) девицей. Касаюсь ее своей голой кожей. Свет везде погашен.
Мне не нравятся такие ситуации. Они заставляют меня чувствовать себя неловко. Поворочавшись, я решил по-тихому свалить. Взять такси и поехать досыпать домой. Я оделся, вышел на улицу, огляделся и чуть не умер от
Вокруг был лес. Черный и дремучий. Возможно, в лесу водились медведи. Над лесом висела огромная, как сомбреро, луна.
Я допускал, что мог оказаться далеко от дома. Но настолько далеко?!.
Я вернулся и разбудил подругу. «Где мы?» — бормотал я. Девице было лень просыпаться. Не открывая глаз, она сказала, что мы у нее на даче. Потом упала на подушку и добавила, что вчера всю дорогу до домика в лесу я кричал, что мы должны половить рыбу в речке и порадоваться встающему солнышку...
Охо - хо.
— ... Или вот этот прудик у входа. В котором плавают лебеди. Лет двести назад к нему со всего Петербурга съезжались влюбленные девушки.
— Зачем?
— Топиться. Вроде бы пруд как пруд, но считалось, что, нырнув, выбраться обратно из него уже невозможно. И знаете, что самое интересное?
— Что?
— Топились-то девушки здесь, в прудике. А тела их находили потом в очень неожиданных местах. Иногда за много верст от Летнего сада. Дело в том, что под этими аллейками, по которым мы с вами гуляли, лежат разломы земной коры. Причем такие глубокие, что их дно не прощупать ни одним эхолотом. Фонтанка, Мойка — это ведь не реки. Вернее, не совсем реки. Это трещины. Уродства на лике земли.
— Да?
— Девушки привязывали себе на шею камень, бросались в пруд, их засасывало в подземные ямы — и все. Обратного пути не было. Летний сад ведь только называется садом. На самом деле это лес. Единственный лес, сохранившийся с тех времен, когда на этих землях не было еще ни единого русского.
— Как интересно!
— Я не геолог. Разбираюсь в этом плохо. Но специалисты рассказывали мне, что со дна земных разломов до сих пор поднимаются какие-то испарения. Животные чувствуют это. Между прочим, весной именно сюда со всех прилегающих рек и озер идет на нерест корюшка. Она доплывает до истоков Мойки и гибнет. А осенью именно отсюда улетают на юг перелетные птицы. Тоже загадка: почему именно отсюда? Или придите в Летний сад как-нибудь в июле. Вы увидите, что дорожки усыпаны трупиками улиток. Улитки сползаются сюда со всего города и просто умирают.
Петр Ильич достал из кармана пиджака спички, зажег одну, попыхтел трубкой и посмотрел на меня.
— Мы вообще плохо представляем себе место, в котором живем. У меня есть знакомый. Он коллекционер. Собирает старинные документы. В его коллекции есть очень интересный отчет. Он составлен членами комиссии, которая лет сто назад следила за постройкой Елисеевского магазина. Когда строители начали долбить грунт под фундамент, то почти сразу обнаружили мощенный камнем подземный ход. Откуда и куда он вел — неизвестно. Ход был с обеих сторон завален. Впрочем, им хватило и того, что можно было разглядеть. Первых спустившихся внутрь пришлось оттуда уносить.
— Да?
— Судя по всему, строители
— Да - а...
— Или другой случай. Подвалы Мраморного дворца. До сих пор в точности не известно, куда и на какие расстояния они тянутся. В свое время светлейший князь Потемкин стал проявлять повышенный интерес к француженке, состоявшей при государыне Екатерине. История не стоила выеденного яйца, но императрица расстроилась. Она вызвала графа Паллена и попросила куда-нибудь с глаз долой француженку убрать. Так, чтобы Екатерина никогда ее больше не видела. Знаете, что сделал граф?
— Что?
— Распорядился живьем замуровать беременную девицу в подземельях Мраморного дворца.
— Беременную?
— Да. Не так давно место, где ее замуровали, было обнаружено. Люди, исследовавшие труп выяснили, что француженка была в положении.
— Это часть вашей научной работы?
— Нет. Скорее хобби. Люди, которые занимаются поисками кладов, хорошо оплачивают услуги специалистов-архивариусов. Кто-то находит указания на место, где может находиться та или иная ценность. Кто-то другой приходит и достает эту ценность из земли. Архивариус получает десять процентов. Это неплохой бизнес.
— Как интересно! А сколько составляет десять процентов от трупа беременной француженки?
— Труп француженки это не ахти какая дорогостоящая находка.
— Какие же находки считаются реально дорогостоящими?
— Например, танки.
— Танки?
— Ну да. Во время последней мировой войны много раз случалось, что ехал какой-нибудь «тигр»... или «Ф-16» по снегу. А снег лежал поверх льда на болоте. И танк ухал сразу метров на восемь в торф. Люди, которые поднимают такие машины из парголовских болот, рассказывают, что мумифицированный бортмеханик часто до сих пор сжимает в руках окуляр наводки. В торфе ничто не разлагается. Все цело. Даже сигареты в карманах танкистов. Вынул танк, заправил его бензином — и можешь ехать.
— Куда?
— Куда хочешь.
Я утопил сигарету в пепельнице. Профессор смотрел на меня, а я смотрел на стойку за спиной буфетчицы. Водка на стойке имелась. Мне было ее отлично видно.
Мы помолчали. Потом профессор задрал брови:
— Что скажете?
— Насчет чего?
— Насчет всего, что я вам сообщил. Искать указания на то, где именно могут лежать ценности, это одно. Самому стать обладателем этих ценностей — совсем другое. Иногда делиться просто не хочется. Иногда речь идет о слишком больших деньгах.
— Больше, чем стоимость почти новенького танка?
— Больше, чем стоимость почти новенького танкового полка. Тысячи тысяч евро.
Я промолчал. Мне просто не хотелось ничего говорить.
— Хорошо. Я поясню свою мысль. Я предлагаю вам принять участие в некой акции...
Короче говоря, речь идет о сокровищах рыцарского ордена тамплиеров. Слышали о таком?
— Что-то слышал. Не помню, что именно.
Профессор покопался в своем дорогом портфеле и положил на маленький серый столик передо мной большую серую книгу.