1001 заговор сибирской целительницы / Наталья Ивановна Степанова

Степанова Наталья Ивановна

Дома меня хотя и баловали, но я с детства понимала, что шуметь нельзя, когда мама проверяет тетради учеников и готовится к завтрашним урокам (она тогда еще была учителем). Обычно в такое время я тихо сидела и играла с куклами или листала книжки с картинками. Это уважение к чужому труду и к тишине с раннего детства осталось в моем характере, поэтому я и старалась не производить шума тогда, когда бабушка Дарья молилась. Все это было ею замечено и по-своему оценено. Постепенно она сильно привязалась ко мне как к единственному близкому человеку.

Шло время, я училась и жила у Дарьи уже три года, и так уж сложилось, что за вечерним чаем я рассказывала

ей то, что произошло за день. Вот так она и узнала, что в моей душе родилась первая любовь. Конечно, я не все ей говорила, ведь есть вещи, о которых не скажешь никому. Я не сказала ей, что иногда мой любимый брал ключи от квартиры своего друга и что у меня будет ребенок. Не рассказала я ей и о своем горе, о том, что, узнав о моей беременности, Виктор стал меня избегать. Но мой страдальческий вид не укрылся от внимательных глаз моей хозяйки. Пытаясь в очередной раз вызнать у меня, какова причина моего переживания, и поняв, что я не хочу говорить на эту тему, баба Даша сказала:

— Конечно, кто я тебе такая, не мать ведь родная, чтобы рассказывать мне о своих тайнах, но я же не слепая и вижу, как ты изводишься. Глянь на себя, одни кости и синяки под глазами. Ты бы мне рассказала, я бы, может, чем и помогла, а то ревешь по ночам, думаешь, я не слышу и не вижу. У меня ведь, Лена, кроме тебя, никого нет — всех я пережила. Я к тебе сердцем прикипела. Вот посмотри, я ведь и завещание на тебя написала. Нынче дома-то дорогие, когда нужно будет, продашь мой дом, вот и выручит тебя мое завещание.

Я взяла в руки копию завещания, увидела свою фамилию и имя и расплакалась, больше уже не скрывая своего девичьего горя. Все, что меня мучило, все выплеснула, причитая, как обыкновенная баба.

— Как мне теперь быть с беременностью? Ведь стыдно сказать родителям. Поехала за дипломом, а привезу вместо диплома ребенка. Маму подведу, каково ей будет — директор школы, а у самой в доме Бог знает что творится: дочь ребенка нагуляла!

Выслушав меня, Дарья неожиданно сказала:

— Все ясно… не плачь. Завтра он к тебе придет и замуж позовет. Но только у меня одно условие: жить будете у меня. Не бросай меня, деточка, я к тебе так привыкла. Обещай мне это, моя ягодиночка, и он завтра же придет к тебе.

Я уставилась на бабу Дашу: не тронулась ли от старости — мелькнуло у меня в голове. Ведь только что я ей сказала, что Виктор меня бросил и что через неделю у него свадьба с Берестовой Галей, что он видеть меня не может и даже по щеке последний раз меня ударил, когда я за него цеплялась, не отпускала от себя, умоляя начать все сначала ради ребенка, который у меня скоро будет!

Но баба Дарья уже несла Библию и твердила:

— Клянись, детка, что, пока я не умру, ты не бросишь меня одну помирать, а за это я верну тебе твоего Витьку. Будет у тебя муж и у дитя отец, оставлю я тебе дом, и деньги в сбербанке, и ценности, которые у меня есть. Всего год подожди, не бросай, я ведь знаю, сколько проживу. Мне ведь на веку 79 лет отмерено. Правда, могла бы я себе вымолить еще пожить годков двадцать, да не хочу коптить небо и святых тревожить своими просьбами, за себя не хочу. Ведь всю жизнь только за чужих просила. Я ведь, детка моя, ведунья, по-нынешнему знахарка и поэтому все ведаю и много чего могу. Восемь лет я отказываю людям в их просьбах, чтобы подготовить свою душу, да и отдохнуть от той каторжной работы, которую я всю жизнь имела. А тебе помогу. Клянись, детка, на Библии, и он завтра же позовет тебя замуж!

Не могу сказать теперь: то ли убедил меня уверенный тон бабы Дарьи,

который вселял в меня желанную надежду, которую я уже совсем потеряла, но я, как за последнюю соломинку, схватилась за старинную Библию обеими руками и стала ее целовать и говорить, что если только Виктор женится на мне, то я бабу Дарью до последнего часа жизни не оставлю!

Потом она умыла меня собственной рукой и вытерла своим подолом. Не знаю, что именно произошло в этот момент, но я стала подобна сомнамбуле. Я двигалась будто во сне, слышала, понимала, видела, но была в чьей-то невидимой воле и власти, было ощущение, что я смотрю на себя откуда-то со стороны: вот я иду вслед за Дарьей вверх по лестнице в комнату, в которой много свечей и икон, вот мне расплетают волосы и они щекочут по голой спине. Я все это чувствую, но мне не стыдно своей наготы, наступило состояние полного покоя и умиротворения.

Тяжелая ладонь на моем затылке подтолкнула меня к зеркалу. Я слышу и разбираю забористые, складные, а иногда и нескладные слова, которые быстрым полушепотом говорит баба Даша. Некоторые слова я помню до сих пор: „Встретьте его ходячего али стоячего, душу его вынимайте, кровь из него выливайте, в спину толкайте, все к рабе Божьей Елене провожайте“.

Конечно это не точно. Полностью я не вспомню, что приговаривала Дарья за моей спиной. Помню только, что тогда сомлела я так, что не смогла выйти из этой комнаты — не было сил спуститься вниз к себе, и баба Дарья уложила меня там на маленьком старомодном диване.

Утром я была свежа и полна сил, позавтракав, я пошла в институт. Еще подходя к знакомому зданию, я увидела Виктора. Он крутил головой, выискивая меня глазами. Поравнявшись с ним, я остановилась, а Виктор схватил меня за руку и стал говорить, что он понял, что любит только меня, и если я его не прощу, то для него все будет кончено, так как он не представляет своей жизни без меня. Он уговорил меня не ходить в этот день в институт, и мы уже к вечеру подали заявление в загс. Я уговорила его, что мы будем жить у бабы Дарьи.

С этого дня наступила новая эра в моей жизни. Я была счастлива. Единственное, что мешало моему счастью, — это тошнота из-за моей беременности.

После регистрации прошел месяц, и моя свекровь (к ней мы заходили примерно два раза в неделю) стала уговаривать нас перейти к ним в квартиру. Доводы ее были разумны: скоро будет ребенок, в квартире всегда горячая вода, не нужно бегать в туалет на улицу, а это значит, что будет меньше вероятности застудить на морозе грудь. Опять же ребенку нужна постоянная температура, а ночью дом остужается, ну и тому подобное. В ответ на ее слова мне нечего было возразить, и выглядел бы мой отказ как явное нежелание жить вместе со свекровью, а это, согласитесь, обидно для нее и для моего мужа. Меня уговаривали все: свекровь, свекр, муж, а я упорно отказывалась. Не могла же я сказать им, что поклялась на Библии жить с чужой для меня женщиной. Этого бы, наверное, никто не понял!

Однажды, придя из института, я застала у себя в доме свекровь. Она сидела на кухне с бабой Дарьей. С ее слов я поняла, что она приехала за моими вещами и за вещами Виктора на грузовике.

И действительно, возле дома на улице стояла машина. Баба Дарья позвала меня в комнату и стала яростно шептать, что я должна помнить свою клятву, данную на Библии. Сказала, что из-за меня она нарушила свое обещание Богу девять лет молиться о прощении своих грехов, что она стала клятвоотступницей перед Господом, потому что пожалела меня, а теперь я должна сдержать свое слово.