101 Рейкьявик
Шрифт:
— А что ей хочется в подарок?
— Лолле? Вот это вопрос.
— Наверно, фотографию папы. Нет, твою фотографию.
— Подари ей лучше свою. Ты ей нравишься.
— Или трусы. Как ты думаешь, те, которые ты покупала в «Бонусе», у них еще остались?
— Там же были только мужские.
— Вот именно!
— Хлин!
— Берглинд!
До комнаты я добираюсь своими ногами.
Катарина — венгерка. Она живет в Будапеште. Я набрел на нее в интернете. Наша связь длится уже семь месяцев — у меня так долго ни с кем не было. Я смотрю на нее. На ее фото. Она брюнетка, по типу как Сандра Баллок (ц. 3 900 000), только нос поменьше и щеки покруглее. Она прелестная. Лестная. Милая. Прекрасная. Шикарная. Клевая. Офигенная. От нее уже три дня не было ни строчки, и вот сейчас:
«Hi Hlynur!
I am terribly sorry that I have not spoken to you for some time now. There have been examins in my school and I have been terribly buisy. But. everything went well, J hope at least, and now we have vacation soon. What are you going to do for Christmas? I will go with some friends to Vienna. Yes, I know the Ritz-club. It is not my type of bar. They play punk rock. Maybe you have friends who like this kind of music. Have you heard the new Oasis record? I like it very much. Hope you have fun on the weekend. I have to be home and study. The last examin is on monday. Until next time.
– Kati» [48] .
48
«Привет,
Я снова зацепляю ее фото. Я смотрю на нее. Она — просто обалдейшн. Кати предстает передо мной в чем-то таком венгерском княжеском, в комнате в старинном доме. Желтые степы, окно, может, дерево. Больше я не вижу. У меня нет воображения. Я снова поворачиваюсь на стуле, переключаю на Си-эн-эн, телетекст. Погода в Будапеште: переменная облачность, 2 °C. Выкуриваю две сигареты. Снова зависаю на ее странице, еще раз пробегаю глазами информацию: Катарина Хербциг. Род. 23.07.69. Студентка. Учится на отделении какого-то маркетинга. Живет с родителями. Катарина. Кати. Кати. Кати.
Звонит телефон. Просто, как звонит телефон.
Это Элли. Дядя Элли. Сводный брат отца. Эллинг Адольфссон. Единственный в роду случай внематочной беременности. Вопрос, как он выбрался из бабушки на свет божий. Он, бедняга, такой хилый. И еще вопрос, что это был за Адольф. Сколько я себя помню, дядя Элли всегда был шофером такси. И сколько он меня помнит. Всю жизнь за баранкой. Сам уже стал бараном. Холостяк. Табличка «Свободно» ему к лицу. Бабушка, эта царица Альцгеймера, уже давно забыла, что она его родила, и другие родственники тоже притворяются, что не помнят. А он их всех помнит. Я — последний, кого он еще терпит. Последний из могикан. И он звонит. И звонит. И он все помнит. И все знает. Он все черпает с заднего сиденья своего такси. Притом феноменально узколоб и консервативен. Взгляд на мир через зеркало заднего вида. Сегодня он, против обычного, в ударе.
— А-а, старик, как жизнь и ваще?
Он явно собирается что-то рассказать мне.
— Знаешь, брат, тут ко мне твой папаша заскочил как-то вечерком, я его повез в самый Брейдхольт [49] к этой его бабе, а он. бедолага, опять запил.
— Да, я знаю.
— И прикинь, он мне сказал такую вещь, будто твоя мамаша стала лесбиянкой. Это ваще как, похоже на правду?
— Да, мы тут на днях сменили сексуальную ориентацию.
— Чего?
49
Брейдхольт — один из окраинных районов Рейкьявика. Застроен исключительно высотными жилыми домами, что не слишком типично для исландской столицы; считается одним из наиболее «урбанистических» районов города.
— Мы с мамой. Мы недавно вместе сменили сексуальную ориентацию.
— Ага. Во-во. От этой, блин, истории несет изрядно, даже ко мне в машину просочилось.
— Что?
— Да вот это самое. И как тебе это, не тяжело? Вот Стейни — он после этого совсем конченый человек.
— Нет. Всегда полон дом девок.
— Ага. Вот ты говоришь… Вот чего. Тебе той ночью ваще повезло. Я тебя видал на Лаунгахлид, а с руки у тебя прямо свисала целая баба.
— Нет, это был кто-то другой.
— Э-э, нет, Хлинушка. Я твой нос завсегда узнаю, хотя он у тебя и короткий. А скажи, как она? Я смотрю, она у тебя такая пробивная, так и рвется в бой?
— Бой, а может, и герл…
— Чё? Ну да, бой. Слышь, а я тебе про датчанку не рассказывал? Ну, про Биргитту?
50
Эта фраза подчеркивает крайнее невежество дяди Элли. В Исландии каждый школьник знает, что страна стала независимой республикой только в 1944 г., а до этого много веков входила в состав Датского королевства, наряду с другими датскими владениями в Северной Атлантике: Гренландией и Фарерскими островами.
Элли. Последний экземпляр вымершего вида. Из него набьют чучело.
Я сел на телефон. Следующий — Трёст. Собирается потом пришвартоваться у меня. После этой поездочки на лавовое поле возле алюминиевого завода, покрытой шоссейной пылью двадцатилетней тухлости, — я слишком выдохся, чтобы отказать. К тому же надо дописать Кати мейл, к тому же мне вдруг приспичило совершить яйцекладку в гнездо из туалетной бумаги.
Клозет. Словно английское «closet»: «to come out of the closet» [51] . Вот здесь у мамы этот самый «шкаф». Запираюсь. Сегодня особенно распалился, у меня встает уже при одном виде раковины. Это мамин мир. Хотя мой крем для бритья хранится где-то здесь на полке среди всякого другого мыла, ароматического, мыла для ухода за кожей, пены, шампуней, средств для ухода за волосами, средств для удаления волос, спреев для волос, расчесок, щеток, одеколонов, духов, таблеток (снотворного, болеутоляющего, закрепляющего, кровоостанавливающего), масок, теней для век, косметики и кремов для почти каждого часа суток. Мужчина — незамысловатый чурбан со щетиной: медвежонок Йоги в чаще флаконов. Сколько же всего нужно, чтобы быть женщиной! Вся эта батарея! Читаю на флаконах. Одни сплошные мужские имена: Karl Lagerfeld. Yves St. Laurent. Oscar de la Renta, Calvin Klein. Pierre Cardin. Vidal Sasoon (а такой разве есть?). Всё какие-то парижские гомики. От женщин пахнет, как от гомиков.
51
Букв.: «выйти из шкафа» (англ.) — открыто заявить о своей нетрадиционной сексуальной ориентации.
Женщины все время прихорашиваются, а мужчины хороши и так.
Нашел свой крем. «Gillette». Гиллитрут [52] . Бреюсь… Посмотрите: вот деревенщина! Он мужчина — вот деревня! И бреется! Каждый день на лице сенокос. В раковине — отары волос. А потом унавоживать. Смотреть на всходы. Разве не противоестественно, что на лице растут волосы? С какой это стати? Каждый день прорастает семнадцать тысяч луковиц. Какие-то обезьяньи рудименты. Ну ладно, на макушке волосы и ниже пояса, но волосы на лице — это уже совсем юрский период. Приходишь в бассейн — как будто попадаешь на планету обезьян. Я в бассейн не хожу. Вода — это отстой. И люди волосатые. Старье! Каменный век. Разве в «Стар Треке» все герои не лысые? Или человечество остановилось в развитии? Я сбриваю с себя прошлое. Да… «Hair is time» [53] , как говорит Тимур. Каждый волосок из бороды — год. Я смываю в раковину семнадцать тысяч лет.
52
Гиллитрут — имя троллихи из исландских народных сказок.
53
«Волосы есть время» (англ.).
Причесываюсь, стащив у мамы спрей для укладки. Зачесываю волосы со лба назад. Знаю. Я зациклился на какой-то прическе времен нью-вейва. Она — как старая песня Stray Cats, которая крутится в моей голове, но мне она больше всего катит. Такая прическа немного поднимает мое лицо, этот плоский экран с тонированным стеклом и средней паршивости носом. Мой нос до потолка не дорос. Губы — тонкие, едва-едва обозначают, что здесь есть рот. Кому охота целовать такую нитку? Я — только лоб, щеки и подбородок. Обрамление для очков.