11/22/63
Шрифт:
Глава 26
Следующие одиннадцать недель я вновь жил двумя жизнями. Одной, о которой я мало что знал — внешней, — и другой, которую знал очень хорошо. Я о внутренней жизни, в которой часто грезил о Желтой Карточке.
Во внешней жизни женщина с ходунками (Альберта Хитчисон; Сейди потом нашла ее и подарила букет) стояла надо мной на тротуаре и орала, пока не появился сосед, который оценил ситуацию и вызвал «скорую». Та отвезла меня в «Паркленд», где мною занялся доктор Малькольм Перри, к которому потом поступят и Джон Ф. Кеннеди, и Ли Харви Освальд, но уже на грани смерти. Со мной ему повезло больше, хотя и мне до этой грани оставалось не много.
Он зафиксировал
Мне рассказали, что я пришел в себя и заорал диким голосом при пальпации живота, но я этого не помню. Мне вставили катетер, и из меня мгновенно полился, по терминологии комментаторов боксерских поединков, «кларет». Поначалу жизненно важные показатели моего состояния оставались стабильными, но потом начали ухудшаться. У меня взяли анализ крови, определили группу и перелили мне четыре порции цельной крови… которые, как потом рассказала Сейди, жители Джоди вернули сторицей на передвижном пункте сдачи крови, приехавшем в город в конце сентября. Ей пришлось говорить мне об этом несколько раз, потому что я продолжал забывать. При подготовке к полостной операции меня осмотрел консультант-невролог, и мне сделали пункцию спинного мозга: в Стране прошлого не существовало ни компьютерной томографии, ни магнитно-резонансного обследования.
Мне также рассказали, что я разговаривал с двумя медсестрами, которые переливали кровь. Сообщил им, что моя жена алкоголичка. Одна ответила, что это плохо, и спросила, как ее зовут. Я сказал, что она рыбка по имени Ванда [159] , и весело рассмеялся. Потом вновь потерял сознание.
Мне разорвало селезенку. Ее удалили.
Пока я пребывал в отключке, а моя селезенка держала путь в те края, куда отправляются уже бесполезные органы, не относящиеся к категории жизненно важных, меня передали ортопедам. На сломанную руку наложили лонгету, а сломанную ногу заковали в гипс. За последующие недели на нем расписались многие. Иногда я знал их имена, по большей части — нет.
159
«Рыбка по имени Ванда» — название фильма, вышедшего на экраны в 1988 г.
Мне постоянно давали успокоительное, голову держали в фиксированном положении, кровать расположили под наклоном ровно в тридцать градусов. Фенобарбитал мне прописали не потому, что я находился в сознании (хотя, по словам Сейди, иногда я что-то бормотал). Врачи опасались, что я могу нечаянно повернуться и причинить себе еще больший вред. Если на то пошло, Перри и другие врачи (Эллертон приходил регулярно, чтобы справиться о моем самочувствии) относились к моей разбитой голове как к неразорвавшейся бомбе.
Я до сих пор не знаю, что такое гематокрит и гемоглобин, но мои начали приходить в норму, и это всех радовало. Через три дня мне вновь сделали пункцию спинного мозга. Она показала признаки старой крови, а когда речь идет о пункциях спинного мозга, старое лучше нового. Из этого следовало, что я перенес серьезную черепно-мозговую травму, но пока можно воздержаться от трепанации черепа, рискованной процедуры, с учетом того, что моему телу приходилось сражаться на столь многих фронтах.
Однако прошлое упрямо и защищает себя от возможных изменений. Через пять дней после поступления в больницу кожа вокруг разреза, сделанного для удаления селезенки, покраснела и стала теплой. На следующий день разрез вскрылся, и у меня подскочила температура. Мое состояние, которое после
Седьмого сентября я на короткое время пришел в себя. Или мне так сказали. Женщина, красивая, если не считать шрама на лице, и пожилой мужчина с ковбойской шляпой на коленях сидели у моей кровати.
— Ты знаешь свое имя? — спросила женщина.
— Паддентарю, — ответил я. — Спросите еще раз, и я повторю.
Мистер Джейк Джордж Паддентарю Эппинг-Амберсон провел в «Паркленде» семь недель, прежде чем его перевели в реабилитационный центр, небольшой комплекс для людей, восстанавливающих здоровье после длительного пребывания в больнице. В эти недели мне постоянно вводили внутривенно антибиотики, чтобы справиться с инфекцией, свившей гнездо в том месте, где раньше находилась селезенка. Лонгет на сломанной руке заменили длинным гипсом, и на нем тоже расписывались люди, фамилий которых я не знал. Перед самым переводом в «Эден-Фоллоус», реабилитационный центр, длинный гипс уступил место короткому. Примерно в это же время физиотерапевт принялся мучить мое колено, чтобы вернуть ему некое подобие подвижности. Мне рассказывали, что я много кричал, но я не помню.
Малькольм Перри и персонал «Паркленда» спасли мне жизнь. Я в этом не сомневаюсь. От них я также получил непреднамеренный и нежеланный подарок, который оставался при мне и в «Эден-Фоллоус». Я говорю о вторичной инфекции, вызванной антибиотиками, которые накачивали в мой организм, чтобы побороть первичную. Я смутно помню, как меня рвало и как я проводил целые дни с судном под задницей. Помнится, в какой-то момент подумал: Я должен пойти в «Аптечный магазин на Центральной», который в Дерри, и повидаться с мистером Кином. Мне нужен каопектат. Но кто такой мистер Кин и где Дерри?
Меня отпустили из больницы, когда пища начала задерживаться в желудочно-кишечном тракте, но я пробыл в «Эден-Фоллоус» почти две недели, прежде чем диарея прекратилась. Октябрь уже подходил к концу. Сейди (обычно я помнил ее имя, иногда забывал) принесла мне бумажный фонарь в форме тыквы с прорезанными отверстиями в виде глаз, носа и рта. Это воспоминание очень четкое, потому что я закричал, когда увидел фонарь. То были крики человека, который забыл что-то жизненно важное.
— Что? — спросила она меня. — Что такое, дорогой? Что не так? Это Кеннеди? Что-то насчет Кеннеди?
— Он собирается убить их всех молотком! — прокричал я в ответ. — Вечером Хэллоуина! Я должен остановить его!
— Кто? — Она видела мои машущие руки, на ее лице отразился испуг. — Остановить кого?
Но я не мог вспомнить. Заснул. Я спал много не только из-за медленного восстановления после травмы головы. Я постоянно чувствовал усталость. В тот день, когда меня избили, я весил сто восемьдесят пять фунтов. К тому времени, когда меня перевезли из больницы в «Эден-Фоллоус», похудел до ста тридцати пяти.
Такой была внешняя жизнь Джейка Эппинга, которого безжалостно избили, после чего он едва не умер в больнице. Мою внутреннюю жизнь заполняла темнота, голоса и проблески сознания, напоминавшие молнии: они ослепляли меня своей яркостью, а потом пропадали, прежде чем я успевал выхватить из темноты хотя бы контуры окрестностей. По большей части я блуждал во тьме, ничего не соображая, но время от времени сознание возвращалось ко мне.
Я вдруг обнаруживал, что мне так жарко, словно я в аду, и женщина кормила меня божественно холодными кусочками льда. ЖЕНЩИНА СО ШРАМОМ, которая иногда становилась Сейди.