11/22/63
Шрифт:
— Беги! — крикнул я Трою. — Хватай сестру и беги! Кричи, зови на помощь! Кричи во весь…
Даннинг взмахнул кувалдой. Я отпрыгнул назад, боек угодил в стену и пробил доски обшивки. Взлетело облако штукатурки, смешавшись с пороховым дымом. Телевизор продолжал работать. Скрипки по-прежнему играли «убийственную» музыку.
И пока Даннинг пытался вырвать кувалду из стены, что-то пролетело мимо меня. Духовушка «Дейзи». Ее бросил Гарри. Ствол
— Маленький ублюдок! Я тебя за это убью!
Трой уже нес Эллен к двери.
С этим все хорошо, подумал я. По крайней мере для них я изменил бу…
Но прежде чем он успел выскочить из дома, в дверном проеме возник кто-то еще и свалил Троя Даннинга с сестренкой на руках. Я не разглядел, кто это, потому что Фрэнк уже высвободил кувалду и шел на меня. Я попятился, одной рукой вышвырнув Гарри на кухню.
— Беги через черный ход, сынок. Быстро. Я задержу его, пока ты…
Фрэнк Даннинг издал дикий вопль и замер. И тут же что-то вылезло у него из груди. Фокус, да и только. Это что-то покрывала кровь, и я не сразу понял, что вижу острие штыка.
— Это тебе за мою сестру, ублюдок, — прохрипел Билл Теркотт. — Это тебе за Клару.
13
Даннинг повалился вперед. Ноги — в гостиной, голова — в арке, ведущей на кухню. Острие вонзилось в пол и удержало его на весу. Одна нога дернулась, и он застыл, словно умер, пытаясь отжаться.
Все кричали. Воздух пропитался запахами сгоревшего пороха, штукатурки, крови. Дорис пыталась доползти до убитого сына, волосы падали ей на лицо. Я не хотел, чтобы она это видела — удар кувалды раскроил голову Тагги до челюсти, — но остановить ее не мог.
— В следующий раз у меня получится лучше, миссис Даннинг, — проскрипел я. — Обещаю.
Мое лицо заливала кровь. Мне пришлось протереть от нее левый глаз. Сознания я не потерял, так что понимал, что рана не слишком серьезная. К тому же крови из ран на голове всегда выливается немерено. Я попал в передрягу, и, если рассчитывал на новую попытку, следовало убираться отсюда, быстро и незаметно.
Правда, без еще одного разговора с Теркоттом я уйти не мог. Если, конечно, тот был в состоянии говорить. Он лежал у стены, рядом с ногами Даннинга. Держался за грудь и жадно хватал ртом воздух. На мертвенно-бледном лице синели губы, совсем как у мальчишки, наевшегося черники. Я протянул к нему руку. Он схватился за нее, как утопающий — за соломинку, но в его глазах поблескивала веселая искорка.
— И кто у нас бздун, Амберсон?
— Не ты, — ответил я. — Ты герой.
— Да, — просипел он. — Не забудь бросить гребаную медаль в мой гроб.
Дорис уже обнимала
— Все у тебя будет хорошо, — заверил я Теркотта, будто знал. — А теперь послушай, потому что это важно. Забудь мое имя.
— Какое имя? Ты мне не представлялся.
— Точно. И… ты знаешь мой автомобиль?
— «Форд». — Его голос затихал, но взгляд не отрывался от моих глаз. — Хорошая тачка. Кабриолет. Двигатель с «Уай-блоком». Модель пятьдесят четвертого года… или пятьдесят пятого.
— Ты никогда его не видел. Это самое важное, Теркотт. Этим вечером я должен покинуть город, и большую часть пути мне ехать по автостраде, потому что местных дорог я не знаю. Если я доберусь до центрального Мэна, все будет хорошо. Ты понимаешь, что я тебе говорю?
— Никогда не видел твой автомобиль. — Его лицо перекосило. — Твою мать, как же больно.
Я прижал пальцы к его колющейся щетиной шее и пощупал пульс. Быстрый и очень неровный. Издалека уже доносился вой сирен.
— Ты поступил правильно.
Его глаза закатились.
— В самый последний момент. Не знаю, о чем я думал. Наверное, рехнулся. Послушай, дружище. Если они тебя поймают, не говори им, что я… ты понимаешь, что я…
— Никогда. Ты с ним разобрался, Теркотт. Он был бешеным псом, и ты его пришиб. Твоя сестра гордилась бы тобой.
Он улыбнулся и закрыл глаза.
14
Я пошел в ванную, схватил полотенце, намочил в раковине, вытер залитое кровью лицо. Бросил полотенце, схватил еще два и выскользнул на кухню.
Мальчик, который привел меня сюда, стоял на выцветшем линолеуме у плиты и наблюдал за мной. И хотя лет шесть прошло с тех пор, как он в последний раз сосал большой палец, сейчас он вспомнил эту детскую привычку. Широко открытые, очень серьезные глаза переполняли слезы. Кровавые веснушки рассыпались по щекам и лбу. Этот мальчик только что получил сильнейшую психологическую травму, но я точно знал, что он уже не станет Гарри-Жабой. И не напишет сочинение, над которым я заплачу.
— Кто вы, мистер? — спросил он.
— Никто. — Я прошел мимо него к двери. Однако он заслуживал большего. Сирены приближались, но я остановился, оглянулся. — Твой добрый ангел. — И выскользнул за дверь в хэллоуинский вечер 1958 года.
15
Я прошел по Уаймор к Уитчем, увидел синие мигалки, направляющиеся к Коссат-стрит, пошел дальше. Углубившись еще на два квартала в жилой район, повернул на Джерард-авеню. Люди стояли на тротуарах. Смотрели в ту сторону, откуда слышались сирены.