11/22/63
Шрифт:
Да только призраки там были. Может, не на Мэгезин-стрит в Новом Орлеане, но здесь? Безусловно. Правда, мне не пришлось бы столкнуться с ними, потому что я не собирался входить в Хранилище учебников, точно так же как не вошел в поваленную дымовую трубу в Дерри. Освальд получил работу в Хранилище примерно за месяц до убийства Кеннеди, и ждать так долго в мои планы не входило: слишком рискованно. Нет, я намеревался следовать плану, в общих чертах изложенному Элом в последней части его заметок, озаглавленной «ВЫВОДЫ: КАК ПОСТУПАТЬ».
Несомненно, придерживаясь версии стрелка-одиночки, Эл также учитывал маленькую, но статистически существенную вероятность того, что ошибся. В своих заметках он называл это «окном неопределенности».
Аналогично окну шестого этажа.
Он
Ты поднимаешь ногу и давишь его.
9
Я составил для себя план на период с августа 1960 года по апрель 1963-го. Собирался держать Освальда в поле зрения после его возвращения из России, но не вмешиваться. Не мог вмешаться из-за «эффекта бабочки». Если и есть в английском языке более глупая метафора, чем цепочка событий, мне она неизвестна. Цепи (полагаю, за исключением тех, что мы учимся делать из полосок цветной бумаги в детском саду) — крепкие штуки. Мы используем их, чтобы вытаскивать двигатели из грузовиков и заковывать опасных преступников. Реальности, как я ее понимал, больше не существовало. События могут случиться, а могут и не случиться, они — карточные домики, и, контактируя с Освальдом — не говоря уж о том, чтобы попытаться убедить его отказаться от преступления, о котором он еще и не думал, — я лишался единственного своего преимущества. Бабочка расправила бы крылья, и Освальд пошел бы другим путем.
Началось бы все с маленьких изменений, но, как поется в песне Брюса Спрингстина, из маленького, крошка, однажды может вырасти и большое. Это могли быть хорошие изменения, те, что спасли бы человека, который сейчас занимал пост второго сенатора от Массачусетса. Однако я в это не верил. Потому что прошлое упрямо. В 1962 году, согласно одной записи Эла, сделанной на полях, Кеннеди собирался выступить в Хьюстоне в Университете Райса, произнести речь о полете на Луну. Открытая аудитория, на трибуне никакой защиты от пуль, написал Эл. Хьюстон и Даллас разделяет менее трехсот миль. А если Освальд решит застрелить президента там?
Или допустим, что Освальд, как он и говорил, козел отпущения? Вдруг я его спугну, он уедет из Далласа обратно в Новый Орлеан, а Кеннеди все равно умрет, став жертвой безумного заговора ЦРУ или мафии? Хватит ли мне мужества вернуться через «кроличью нору» и пойти на новый круг? Снова спасти семью Даннинга? Снова спасти Каролин Пулин? Я уже отдал этой миссии два года. Захочу ли отдать еще пять, со столь неопределенным исходом?
Лучше не проверять.
Лучше все сделать наверняка.
По пути в Техас из Нового Орлеана я решил, что наилучший способ следить за Освальдом, не попадаясь ему на пути, — жить в Далласе, пока он будет обретаться в соседнем Форт-Уорте, и переехать в Форт-Уорт, когда Освальд перевезет свою семью в Даллас. Идея прельщала своей простотой, но реализовать ее не удалось. Я понял это за несколько недель, прошедших после того, как я впервые увидел Техасское хранилище школьных учебников и явственно почувствовал, что оно — словно бездна Ницше — смотрит на меня.
Август и сентябрь этого года президентских выборов я провел, кружа по Далласу на «санлайнере» в поисках квартиры (и очень жалея об отсутствии навигатора: приходилось часто останавливаться, чтобы узнать дорогу). Ничего не подходило. Сначала я решил, что мне не нравятся квартиры, потом, когда начал лучше понимать город, сообразил, что дело в другом.
Причина заключалась в том, что мне не нравился Даллас, и восьми недель активного поиска хватило, чтобы я поверил: в городе полно мерзости. «Таймс гералд» (которую далласцы прозвали
За пригородами с вращающимися разбрызгивателями на лужайках лежала пустующая равнина. Кое-где передвижные поливальные установки еще обслуживали засеянные хлопком поля, но Король Хлопок умер, уступив место бескрайним акрам кукурузы и сои. Истинными посевными культурами Далласа стали электроника, текстиль, трепотня и черные деньги — нефтедоллары. В этом регионе буровые вышки попадались не так часто, но если ветер дул с запада, где находился Пермианский бассейн, оба города воняли нефтью и природным газом.
По центральному деловому району бродило множество прохвостов. Их прикид я через какое-то время начал называть «полный Даллас»: клетчатый пиджак спортивного покроя, узкий галстук, прихваченный снизу большим зажимом (эти зажимы в шестидесятых считались украшениями, а потому по центру обычно сверкали бриллианты или стекляшки), белые брюки «Сансабелт» и кричаще расшитые сапоги. Прохвосты работали в банках и инвестиционных компаниях. Продавали соевые фьючерсы, права на разработку нефтяных участков, землю к западу от города, где ничего не росло, кроме дурмана и перекати-поля. Прохвосты хлопали друг друга по плечу руками со сверкающими перстнями и обращались к себе подобным «сынок». На поясе, там, где бизнесмены 2011 года носят мобильник, многие носили револьвер или пистолет в кобуре ручной работы.
Развешанные по городу рекламные щиты требовали инициировать процесс импичмента председателя Верховного суда Эрла Уоррена, изображали скалящегося Никиту Хрущева («NYET, ТОВАРИЩ ХРУЩЕВ, — сообщала надпись, — ЭТО МЫ ТЕБЯ ПОХОРОНИМ!» [87] ). На одном рекламном щите на Западной торговой улице я прочитал: «АМЕРИКАНСКАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ ВЫСТУПАЕТ ЗА ДЕСЕГРЕГАЦИЮ. ПОДУМАЙТЕ ОБ ЭТОМ!» Этот щит оплатило некое Общество чаепития. Дважды на стенах заведений, которые, судя по фамилиям, принадлежали евреям, я видел замытые свастики.
87
Такие плакаты — ответ на фразу Н.С. Хрущева в одном из его выступлений перед западными дипломатами: «Нравится вам или нет, но история на нашей стороне. Мы вас похороним!»
Мне не нравился Даллас. Нет, сэр, нет, мэм, совершенно не нравился. С того самого момента, когда я снял номер в «Адольфе» и увидел, как метрдотель в ресторане схватил за руку молодого официанта и что-то кричал ему в лицо. Тем не менее я приехал сюда по делу, и здесь мне предстояло остаться. Так, во всяком случае, я думал.
10
Двадцать второго сентября я наконец-то нашел вроде бы приличное жилье. На Блэкуэлл-стрит в северном Далласе, отдельно стоящий гараж, перестроенный в симпатичную двухэтажную квартиру. Огромное преимущество: кондиционирование. Огромный недостаток: владелец, Рэй Мак Джонсон, оказался расистом, сразу же порекомендовавшим мне, если я сниму эту квартиру, держаться подальше от расположенной поблизости Гринвилл-авеню, где много забегаловок с музыкальными автоматами, где отираются белые и черные и где полно ниггеров с ножами, которые он называл «выкидухами».