11/22/63

Кинг Стивен

Да, я говорил себе много чего, а сводилось все к двум утверждениям: во-первых, такая ставка совершенно безопасна, во-вторых, запастись деньгами — решение здравое, пусть на текущий момент мне их хватало. Я поступал глупо. Но глупость — одна из двух особенностей человеческой натуры, которые хорошо видны, когда оглядываешься назад. Вторая особенность — упущенные шансы.

18

Двадцать восьмого сентября, за неделю до начала Серий, я вошел в «Честный платеж» и — немного пожавшись для приличия — поставил шестьсот долларов на то, что «Питсбургские пираты» побьют «Янкиз» в семи играх. Согласился на коэффициент два к одному, хотя полагал, что это слишком

мало, учитывая, сколь многие ставили на «Янкиз». Через день после того, как Билл Мазероски совершил умопомрачительную круговую пробежку в девятом иннинге, принеся победу «Букасам» [90] , я приехал в Даллас на Гринвилл-авеню. Думаю, если бы увидел, что «Честный платеж» пустует, развернулся бы и тут же покатил в Джоди… или, возможно, это я говорю себе сейчас. Точно не знаю.

90

Прозвище «Питсбургских пиратов».

Зато знаю другое: перед букмекерской конторой стояла очередь желающих получить выигрыши, и я к ней присоединился. Очередь эта показывала, что мечта Мартина Лютера Кинга может обернуться явью: половина черных, половина белых, и все счастливы. Большинство уходило с несколькими пятерками или с парой двадцаток, но я видел нескольких, пересчитывавших сотенные. Вооруженный грабитель, решившийся в тот день напасть на «Честный платеж», мог бы хорошенько подзаработать.

Деньги выдавал крепкий мужчина с зеленым козырьком на лбу для защиты глаз от яркого света. Он задал мне стандартный первый вопрос («Вы коп? Если да, покажите свое удостоверение»), а после отрицательного ответа спросил, как меня зовут, и взглянул на мое водительское удостоверение. Новенькое, которое я получил заказным письмом неделю тому назад: первый официальный техасский документ, добавленный к моей коллекции. И я закрывал большим пальцем мой адрес в Джоди.

Он заплатил мне тысячу двести долларов. Я засунул их в карман и быстро зашагал к моему автомобилю. Когда выехал на шоссе 77 — Даллас быстро таял вдали, Джоди приближался с каждым оборотом колес, — наконец-то расслабился.

Глупыш.

19

Мы собираемся совершить очередной прыжок во времени (в повествованиях тоже бывают «кроличьи норы»), но сначала я должен рассказать еще об одном событии.

Форт-Уорт. 16 ноября 1960 года. Прошло чуть больше недели после избрания Кеннеди президентом. Угол Боллинджер-стрит и Западной Седьмой улицы. День холодный и сумрачный. Из выхлопных труб автомобилей тянется белый дымок. Метеоролог радиостанции Кей-эл-ай-эф («Только хиты, все время») предупреждает, что к полуночи дождь может стать ледяным, так что, рокеры и роллеры, будьте осторожны на автострадах.

Я — в толстой кожаной куртке и кепке с отворотом, натянутой на уши — сидел на скамейке перед зданием Ассоциации техасских скотоводов, лицом к Западной Седьмой. Провел здесь почти час, поскольку не думал, что некий молодой человек так надолго задержится у своей матери. Согласно записям Эла Темплтона, все трое сыновей уехали от нее при первой же возможности. Я надеялся, что она выйдет с ним из многоквартирного дома, в котором жила. Она недавно вернулась в этот город из Уэйко, где провела несколько месяцев, работая компаньонкой в женском доме престарелых.

Ждал я не зря. Дверь «Ротари эпатментс» открылась, и на улицу вышел худощавый молодой человек, очень похожий на Ли Харви Освальда. Он придержал дверь, пропуская женщину в пальто из шотландки и белых туфлях с закругленными мысками, какие носят медсестры. Крепкого телосложения, она едва доставала молодому человеку до плеча. Седеющие волосы зачесаны назад, лицо испещряют преждевременные

морщины. Голова повязана красным платком. Помада такого же цвета подчеркивала маленький рот, недовольный и сварливый, рот женщины, верящей, что весь мир настроен против нее, и за годы собравшей немало тому доказательств. Старший брат Ли Освальда быстро пошел по тротуару. Его мать поспешила следом, схватила его сзади за пальто. Он повернулся к ней. Они ссорились, но говорила главным образом женщина. Трясла пальцем перед его лицом. Я не мог расслышать слов — нас разделяли добрых полтора квартала. Потом он двинулся к углу Западной Седьмой и Саммит-авеню, как я и ожидал. Он приехал на автобусе, а ближайшая остановка находилась там.

Женщина какое-то время постояла, словно в нерешительности. Давай, Мама, подумал я. Ты же не собираешься так легко его отпустить, правда? Он всего лишь в половине квартала. Ли пришлось уехать в Россию, чтобы не видеть твой мотающийся перед лицом палец.

Она последовала за ним, а когда они приблизились к углу, возвысила голос, и до меня донеслись ее слова:

— Остановись, Роберт, не иди так быстро, я еще с тобой не закончила!

Он оглянулся, но продолжал идти. Она догнала его у автобусной остановки и дергала за рукав, пока он не посмотрел на нее. Палец тут же закачался, как маятник. Я слышал только обрывки фраз: ты обещал, и отдала тебе все, и — думаю — кто ты такой, чтобы судить меня. Я не мог видеть лицо Освальда, потому что он стоял спиной ко мне, но его поникшие плечи говорили о многом. Я сомневался, что Мама впервые выскакивала следом за ним на улицу, непрерывно тараторя, никого не замечая вокруг. Она прижала руку к груди вечным материнским жестом: Смотри на меня, ты, неблагодарное дитя.

Освальд сунул руку в задний карман, достал бумажник, дал ей купюру. Она бросила деньги в сумочку, не взглянув на номинал, и пошла к «Ротари эпатментс». Потом что-то вспомнила и вновь повернулась к нему. Я услышал ее ясно и отчетливо. Их разделяли пятнадцать или двадцать ярдов, так что она возвысила скрипучий голос. Казалось, чьи-то ногти скребут по классной доске.

— И позвони мне, когда Ли даст о себе знать, хорошо? У меня по-прежнему спаренный телефон, это все, что я могу себе позволить, пока не найду работу получше, и эта Сайкс, которая живет внизу, постоянно висит на телефоне, но я с ней уже поговорила, высказала все, что думаю. «Миссис Сайкс», — сказала я…

Мимо проходил какой-то мужчина. Он демонстративно заткнул пальцем ухо, улыбаясь. Если Мама заметила, то не подала и виду. Она не желала замечать и смущения на лице сына.

— «Миссис Сайкс, — сказала я, — вы не единственная, кому нужен телефон, и я буду вам очень признательна, если говорить вы будете коротко. Если вы сами этого не сделаете, то мне придется обратиться к представителю телефонной компании, чтобы он вас заставил». Вот что я сказала. Так что звони мне, Роб. Ты знаешь, мне нужно быть на связи с Ли.

Показался автобус. Когда он подъезжал к остановке, Роберт возвысил голос, чтобы перекрыть шипение пневматических тормозов.

— Он чертов комми, мама, и домой он не вернется. Свыкнись с этим.

— Ты мне звони! — завопила она. Ее маленькое суровое лицо окаменело. Она стояла, расставив ноги, будто боксер, готовый принять удар. Любой удар. Все удары. Ее глаза сверкали за очками «кошачий глаз» в черной оправе. Я обратил внимание на двойной узел платка под подбородком. Начался дождь, но она ничего не замечала. Набрала полную грудь воздуха и возвысила голос чуть ли не до крика: