11 сентября
Шрифт:
Ему приходилось грабить банки и инкассаторов, похищать музейные ценности, брать в заложники и убивать людей, взрывать самые разные здания от пастуших хижин до телебашен, но Анхель Ленин никогда не уничтожал церквей. Да и вообще никогда не восставал против Бога. Правда, папа Гекеманс сказал бы, что всякое покушение на человеческую жизнь есть покушение на Творца, но это только иезуитская риторика. Анхель Ленин хорошо ведал людскую породу и начинку и знал, как мало в ней от Создателя, и все-таки он предпочитал сохранять нейтралитет в отношениях с небом. Небо жило своей
Ему было немножко скучно без них. В преобразившемся мире его никто не понимал. Он полюбил выпивать в одиночестве, рассаживая своих уже ушедших друзей, соратников и соперников за столом, не делая разницы между теми, кого любил больше и кого меньше, кого ненавидел, завидовал и презирал, кто предавал его и кого предавал он сам — смерть уравнивала всех. Они ждали его там, а он оставался их представителем на земле. Он и генерал — лишь двое уцелели от тех времен, и он почувствовал что-то похожее на зависть к этому человеку.
Как-то раз в середине октября он включил телевизор и увидел на экране Пиночета. Дряхлый, больной диктатор прятался от телекамер. Его сменило лицо испанского судьи, демонстрации чилийцев в Лондоне, Мадриде и Брюсселе с плакатами и фотографиями без вести пропавших родственников, среди которых, возможно, были и бойцы Анхеля Ленина. Один подсудимый истории был доставлен, очередь оставалась за другим. А иначе судебный процесс потеряет смысл и не восторжествует справедливость — та самая, которой он пытался служить всю жизнь, как умел, и которая теперь требовала, чтобы он сам предал себя в руки врагов.
На смену жаркому и душному лету, которое иногда обрушивается на Европу и превращает ее аборигенов в гуттаперчевых кукол, так что сразу чувствуется различие между стойкими арабами, турками и задыхающимися европейцами, пришла осень. Он шел по улице и вдруг увидел, как у молодой женщины двое смуглых подростков вырвали сумочку. Дамочка, судя по всему иностранка, кинулась за ними, спотыкаясь на высоких каблуках, но они нырнули в грязный переулок и исчезли. Женщина заплакала. Стояла посреди солнечного пропыленного квартала и ревела, размазывая по щекам слезы.
— Что-нибудь случилось, мадам? — спросил он, мешая насмешливость с сочувствием.
Женщина подняла голову, и Анхель Ленин узнал русскую переводчицу.
— Пойдемте со мной.
В кафе недалеко от ратуши было тихо.
— Сидите здесь. Я скоро вернусь.
В марокканском квартале, который он знал еще по тем временам, когда жил в «Ван-Беле», Анхель зашел в небольшой магазин, торговавший восточными сладостями. Продавец позвал его за перегородку и провел в комнату, где за столом играли в кости несколько человек. Игра прекратилась, появились молчаливые смуглые люди, позвали кого-то еще, и перед Анхелем Лениным развернулась немудреная иерархия квартала, куда предпочитала не заглядывать полиция. Через час у него в
— Если у вас будут проблемы, мы всегда к вашим услугам, господин инструктор.
Анхель вздрогнул: он не мог точно поручиться, но лицо говорившего показалось ему знакомым; верней всего, это было одно из тех безымянных лиц, что вереницей прошли перед ним в Албании.
Женщина сидела у окна в той же позе. Некоторое время он стоял в полутемном углу у входа и разглядывал ее. Теперь она нравилась ему гораздо больше, чем тогда. В России не нравилась, потому что в России не нравилось ничего, но вырванная оттуда, помещенная в интерьер хорошего ресторана, она хорошо выглядела.
Она сидела небрежно, заколов светлые тяжелые волосы, которые открывали точеную шею с аккуратными ушками. По ее мягким движениям, по тому спокойствию, с каким она проводила рукой по волосам и оправляла платье, он почувствовал, что эта женщина набралась опыта. Он вспомнил ее обнаженную, покрытую краской стыда, так явственно увидел, словно это было накануне ночью. Наверное, у нее было много в эти годы любовников, она научилась дарить им и получать от них наслаждение, и он вдруг почувствовал ожесточение.
— Ваш паспорт, мадемуазель.
Радость показалась не столь сильной, как можно было ожидать. Уныние сквозило на красивом славянском лице.
— Надо быть осторожнее. Ходить одной по этим улицам опасно.
Она кивнула, но думала о своем.
— Я думаю, мы могли бы отметить возвращение вашего документа.
— Я устала, месье.
— Это пустяки. Совсем недолго. Прошу вас. Что будете есть? Я предпочитаю морскую кухню.
Она посмотрела на него рассеянно, силясь что-то вспомнить, и ему нравилась эта игра на прочность: узнает ли, нет?
— А вам, наверное, заказать котлеты? Русские любят мясо.
— Я не голодна.
— Вы не ели целый день.
— У меня небольшая проблема, — сказала она неохотно.
— Поссорились со своим бой-френдом?
— Пока я была здесь, я потеряла работу.
— Ах да, кризис в России. У нас тоже бывают кризисы.
— Я не хочу возвращаться домой.
— Какие вы знаете еще языки? — спросил он хрипло, боясь вспугнуть удачу.
— Английский, испанский.
— Мне нужна переводчица с испанского. Вам никогда не приходилось работать переводчицей, сеньорита? — Он смешно исковеркал последнее слово.
Она посмотрела на него надменно, и он подумал, что добьется своего, чего бы это ни стоило.
— Это чисто деловое предложение, мадемуазель.
Женщина неопределенно пожала плечами, и взгляд ее стал еще холоднее.
Анхель Ленин подошел к телефону и набрал номер, который дал ему человек в магазине восточных сладостей.
— У меня есть для вас работа, — сказал революционер негромко и грустно, выдергивая из сердца иезуитскую стрелу. Как странно устроена жизнь: за один день он нанял себе сразу двух служащих.