1115 вопросов священнику

раздел сайта Православие.Ru

Из стихотворения «Заблудившийся трамвай» (1919?):

Вывеска… кровью налитые буквы Гласят: «Зеленная», — знаю, тут Вместо капусты и вместо брюквы Мертвые головы продают. В красной рубашке, с лицом как вымя, Голову срезал палач и мне, Она лежала вместе с другими Здесь, в ящике скользком, на самом дне. Из стихотворения «Сонет»: Я, верно, болен: на сердце туман, Мне скучно все — и люди, и рассказы, Мне снятся королевские алмазы И весь в крови широкий ятаган. Мне

чудится (и это не обман): Мой предок был татарин косоглазый, Свирепый гунн… я веяньем заразы, Через века дошедшей, обуян. Молчу, томлюсь, и отступают стены: Вот океан весь в клочьях белой пены, Закатным солнцем залитый гранит, И город с голубыми куполами, С цветущими жасминными садами, Мы дрались там… Ах, да! я был убит.

Из стихотворения «В пустыне» (1908):

Давно вода в мехах иссякла, Но как собака не умру: Я в память дивного Геракла Сперва отдам себя костру. И пусть, пылая, жалят сучья, Грозит чернеющий Эреб, Какое страшное созвучье У двух враждующих судеб!.. Пред смертью все, Терсит и Гектор, Равно ничтожны и славны, Я также выпью сладкий нектар В полях лазоревой страны. Из стихотворения «Сонет»: Как конквистадор в панцире железном, Я вышел в путь и весело иду, То отдыхая в радостном саду, То наклоняясь к пропастям и безднам. Порою в небе смутном и беззвездном Растет туман… но я смеюсь и жду, И верю, как всегда, в мою звезду, Я, конквистадор в панцире железном. И если в этом мире не дано Нам расковать последнее звено, Пусть смерть приходит, я зову любую!..

Из книги: «Африканская охота. Из путевого дневника»:

«А ночью мне приснилось, что за участие в каком-то абиссинском дворцовом перевороте мне отрубили голову, и я, истекая кровью, аплодирую уменью палача и радуюсь, как все это просто, хорошо и совсем не больно».

Имеется ли здесь предсказание о своей ранней гибели или речь идет об определенном жизненном настроении и идеале сильного, мужественного человека? Д.П. Святополк-Мирский писал: «Стихи Гумилева совершенно не похожи на обычную русскую поэзию: они ярки, экзотичны, фантастичны, всегда в мажорном ключе, и господствует там редкая в русской литературе нота — любовь к приключениям и мужественный романтизм» (История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Гумилев и Цех поэтов).

Этими идеалами мужественного романтизма навеяны стихи, в которых поэт говорит о своей смерти. У необычного человека и смерть должна быть необычна. Но погибнуть в России в 1921 году не было делом необычным для человека, который не стремился приспособиться к той действительности. Николай Гумилев был арестован 3 августа 1921 года как участник заговора профессора географии Владимира Николаевича Таганцева (1889–1921). 24 августа 1921 года Петргубчека вынесла приговор замечательному поэту Николаю Гумилеву: «Гумилев Николай Степанович, 35 л., б. дворянин, филолог, член коллегии изд-ва ”Всемирная литература», женат, беспартийный, бывший офицер. Участник Петр. боев. контрревол. организации. Активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности… Приговорить к высшей мере наказания — расстрелу».

Обратимся к предсказаниям Гумилева о своей смерти.

В стихотворении «Рабочий» поэт погибает на берегу Двины, а не близ Петрограда у станции Бернгардовка. Почему Двина? На Двине в районе фольварка Арандоль весной 1916 года стоял Александровский полк, в котором Гумилев служил в чине прапорщика. Имеется рассказ полковника А.В.

Посажного в записи Ю.А. Топоркова: «В 1916 году, когда Александрийский гусарский полк стоял в окопах на Двине, шт. — ротмистру Посажному пришлось в течение почти двух месяцев жить в одной с Гумилевым хате. Однажды, идя в расположение 4-го эскадрона по открытому месту, шт. — ротмистры Шахназаров и Посажной и прапорщик Гумилев были неожиданно обстреляны с другого берега Двины немецким пулеметом. Шахназаров и Посажной быстро спрыгнули в окоп. Гумилев же нарочно остался на открытом… затем тоже спрыгнул с опасного места в окоп, где командующий эскадроном Шахназаров сильно разнес его за ненужную в подобной обстановке храбрость — стоять без цели на открытом месте под неприятельскими пулями».

В стихотворении «Я и Вы» ничего не сказано о насильственной смерти. Речь идет о безвестной кончине бездомного человека.

В основу «Заблудившегося трамвая» положена ложная, чуждая христианству мысль о том, что на земле человек проживает несколько жизней. Никакого предвидения реальной трагической кончины здесь нет.

Эта же мысль выражена в последней строке сонета «Я, верно, болен: на сердце туман…»: «Мы дрались там… Ах, да! я был убит».

В стихотворении «В пустыне» говорится о смерти от жажды.

Нет предвидения обстоятельств смерти ни в сонете «Как конквистадор в панцире железном», ни в «Африканской охоте»: «истекая кровью, аплодирую уменью палача».

Надо заметить, что сам Гумилев в реальной жизни не переживал то, что он писал о своей смерти. Поэт и литературовед Владислав Ходасевич так рассказывает о своей последней встрече с Гумилевым за несколько часов до его ареста: «Говорил много, на разные темы. Мне почему-то запомнился только его рассказ о пребывании в царскосельском лазарете, о государыне Александре Федоровне и великих княжнах. Потом Гумилев стал меня уверять, что ему суждено прожить очень долго — ”по крайней мере до девяноста лет». Он все повторял: ”Непременно до девяноста лет, уж никак не меньше»». (Некрополь. Гумилев и Блок).

Может ли поэт предчувствовать смерть? Может. Об этом свидетельствует поэзия Осипа Мандельштама. Источником предчувствий смерти было необыкновенно чуткое восприятие проявления зла в этом мире и сознание своей трагической беспомощности перед лицом царящего в нем насилия («Мне на плечи кидается век-волкодав, / Но не волк я по крови своей»). Уже в раннем, 1911 года, стихотворении из сборника «Камень» поэт писал:

Как кони медленно ступают, Как мало в фонарях огня! Чужие люди, верно, знают, Куда везут они меня. Это чувство тревоги не слабело с годами: Век мой, зверь мой, кто сумеет Заглянуть в твои зрачки И своею кровью склеит Двух столетий позвонки? (Век. 1922)

А через девять лет поэт написал пронзительные строки, в которых звучит полная покорность перед лицом постепенно надвигавшейся насильственной смерти:

Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи – Как прицелясь на смерть городки зашибают в саду, – Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе И для казни петровской в лесах топорище найду. («Сохрани мою речь навсегда…». 1931)

Предчувствия О. Мандельштама реальны. Но это не пророчества, а человеческий дар — мучительно и остро чувствовать трагедию этого мира, который весь «лежит во зле» (1 Ин. 5: 19).

Пророчество же дело не человеческое, а Божественное: «Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым» (2 Пет. 1: 21).

Каковы примеры из истории Церкви, свидетельствующие о силе крестного знамения?

Иеромонах Иов (Гумеров)

Уже святые апостолы силою крестного знамения совершали чудеса. Однажды апостол Иоанн Богослов нашел лежащим при дороге больного человека, сильно страдавшего горячкой, и исцелил его крестным знамением (Димитрий Ростовский, святитель. Житие святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. 26 сентября).