12 историй о любви

Дюма-отец Александр

– Откровенно говоря, я не возражал бы, чтобы он пошел по ложному следу.

– Погоди, погоди, – сказал Шико, – сейчас я наведу его на след. Говорят, что от волка пахнет лисицей, на этом он и запутается. Только спроси у него, где графиня.

– Зачем?

– Спроси, спроси, увидишь.

– Господин граф, – сказал Генрих, – куда вы девали госпожу де Монсоро? Я не вижу ее среди дам.

Граф подскочил так, словно его змея ужалила в ногу.

Шико почесал кончик носа и подмигнул королю.

– Государь, – ответил главный ловчий. – Графиня чувствовала себя нездоровой, воздух Парижа ей вреден. Этой ночью, испросив

и получив разрешение королевы, она уехала вместе со своим отцом, бароном де Меридор.

– А в какую часть Франции она направилась? – спросил король, обрадовавшись возможности отвернуться, пока проходят кожевенники.

– В Анжу, на свою родину, ваше величество.

– Дело в том, – заметил важно Шико, – что воздух Парижа неблагоприятен для беременных женщин. Gravidis uxoribus Lutetia inclemens. [580] Я советую тебе, Генрих, последовать примеру графа и тоже отослать куда-нибудь королеву, когда она понесет.

580

Лютеция жестока к беременным женам (лат.). – Лютеция – старое (до III в. н. э.) название Парижа.

Монсоро побледнел и в ярости уставился на Шико, который, облокотившись на спинку королевского кресла и подперев ладонью подбородок, казалось, весь был поглощен разглядыванием позументщиков, следовавших непосредственно за кожевенниками.

– Кто это вам сказал, господин наглец, что графиня тяжела? – прошипел Монсоро.

– А разве нет? – сказал Шико. – Я полагаю, что предположить обратное было бы еще большей наглостью с моей стороны.

– Она не тяжела, сударь.

– Вот те раз, – сказал Шико, – ты слышал, Генрих? Твой главный ловчий, кажется, совершил ту же ошибку, что и ты: он забыл соединить рубашки Шартрской богоматери.

Монсоро сжал кулаки и подавил свою ярость, но прежде метнул Шико взгляд, полный ненависти и угрозы; Шико в ответ надвинул шляпу на глаза и стал играть ее длинным и тонким пером, превращая его в извивающуюся змею.

Граф понял, что момент для сведения счетов неподходящий, и тряхнул головой, словно пытаясь сбросить со своего чела омрачившую его тучу.

Шико, в свою очередь, повеселел и сменил грозный вид матамора на приятнейшую улыбку.

– Бедная графиня, – сказал он, – она погибнет от скуки в пути.

– Я сказал королю, – ответил Монсоро, – что она путешествует со своим отцом.

– Пусть так, я не возражаю; отец – это весьма респектабельно, но не очень-то весело, и если бы возле нее был только достойный барон, чтобы развлекать ее в путешествии… но, к счастью…

– Что? – с живостью спросил граф.

– Что «что»? – ответил Шико.

– Что «к счастью»?

– О, господин граф, у вас получился эллипс!

Граф пожал плечами.

– Ах! Прошу прощения, наш главный ловчий. Вопросительная фраза, которой вы только что воспользовались, называется эллипсом. Спросите у Генриха, он – филолог.

– Это верно, – сказал Генрих, – но что означает твое наречие?

– Какое наречие?

– «К счастью».

– «К счастью» означает «к счастью». К счастью, сказал я, выражая таким образом восхищение благостью всевышнего, к счастью, в этот час в пути находится кое-кто из наших друзей,

и притом из самых веселых; и если они встретят графиню, они ее, вне всякого сомнения, развлекут. А так как друзья наши, – добавил небрежно Шико, – едут по той же самой дороге, очень вероятно, что они встретятся. О! Я вижу их отсюда. А ты видишь, Генрих? Ты ведь человек с воображением. Видишь ты, как они гарцуют на своих конях по прекрасной лесной дороге и рассказывают графине сотни пикантных историй, от которых эта милая дама просто млеет?

Второй кинжал, еще острее первого, вонзился в грудь главного ловчего.

Но у Монсоро не было никакой возможности дать волю своим чувствам; король находился рядом и, во всяком случае в эту минуту, был союзником Шико. Поэтому граф, с любезностью, сохранившей, однако, следы тех усилий, которые ему пришлось сделать, чтобы подавить свой гнев, спросил, лаская Шико взглядом и голосом:

– Вот как! Кто-то из ваших друзей отправился в Анжу?

– Вы могли бы, пожалуй, сказать: «Кто-то из наших друзей», господин граф, потому что это даже больше ваши друзья, чем мои.

– Вы меня удивляете, господин Шико, – ответил граф, – у меня нет никаких друзей, которые бы…

– Ладно, скрытничайте.

– Клянусь вам.

– У вас их предостаточно, и, более того, эти друзья настолько вам дороги, что вы только что, – по привычке, потому что прекрасно знаете, что они сейчас находятся на пути в Анжу, – только что по привычке искали их, как я заметил, в этой толпе, и, разумеется, безрезультатно.

– Я? – воскликнул граф. – Вы заметили?..

– Да, вы – самый бледный из всех главных ловчих, бывших, существующих и будущих, начиная с Немврода и кончая вашим предшественником господином д’Отфором.

– Господин Шико!

– Самый бледный, повторяю. Veritas veritatum. [581] Это варваризм, поскольку истина всегда одна, ибо если бы их было две, одна из них, по меньшей мере, была бы не истинной, впрочем, вы ведь не филолог, дорогой господин Исав. [582]

– Да, сударь, я не филолог, вот почему я и попросил бы вас возвратиться без всяких отступлений к тем друзьям, о которых вы упомянули, и соблаговолить, ежели это позволит присущий вам избыток воображения, соблаговолить назвать этих друзей их подлинными именами.

581

Это истина из истин (лат.).

582

Исав – согласно библейской Книге Бытия, сын Исаака и Ревекки, брат-близнец Иакова, дикий и бесстрашный зверолов.

– Э! Вы все время твердите одно и то же. Ищите, господин главный ловчий, клянусь смертью Христовой, ищите! Выслеживать дичь – ваше ремесло, свидетель тому несчастный олень, которого вы потревожили сегодня утром, он, должно быть, вовсе не ждал этого с вашей стороны. Коли вас самого поднять чуть свет, разве вам это доставит удовольствие?

Глаза Монсоро испуганно обежали окружавших короля людей.

– Как! – вскричал он, бросив взгляд на пустое кресло рядом с королем.

– Ну, ну! – поощрил его Шико.