12 историй о любви
Шрифт:
– Постойте, кто внушил вам такие мрачные мысли?
– Он возвратился в Лувр вчера, верно?
– Разумеется, ведь я вошел вместе с ним.
– Ну вот, никто не видел, чтобы он вышел.
– Из Лувра?
– Да.
– А Орильи где?
– Исчез!
– А люди принца?
– Исчезли! Исчезли! Исчезли!
– Вы меня разыгрываете, господин Шико, не так ли? – сказал главный ловчий.
– Спросите!
– У кого?
– У короля.
– Королю не задают вопросов.
– Полноте! Все зависит от того, как к этому приступить.
– Что
И, расставшись с Шико или, вернее, сопровождаемый им до пятам, Монсоро направился к кабинету Генриха III.
Король только что вышел.
– Где его величество? – спросил главный ловчий. – Я должен отчитаться перед ним относительно некоторых распоряжений, которые он мне дал.
– У господина герцога Анжуйского, – ответил графу тот, к кому он обратился.
– У господина герцога Анжуйского? – повернулся граф к Шико. – Значит, принц не мертв?
– Гм! – хмыкнул гасконец. – По-моему, он сейчас все равно что покойник.
Главный ловчий теперь окончательно запутался, он все больше убеждался в том, что герцог Анжуйский не выходил из Лувра.
Кое-какие слухи, донесшиеся до него, и замеченная им беготня слуг укрепляли его в этом предположении.
Не зная истинных причин отсутствия принца на церемонии, Монсоро был до крайности удивлен, что в столь решительный момент герцога не оказалось на месте.
Король и на самой деле отправился к герцогу Анжуйскому. Главный ловчий, несмотря на свое горячее желание узнать, что случилось с принцем, не мог проникнуть в его покои и был вынужден ждать вестей в коридоре.
Мы уже говорили, что четыре миньона смогли присутствовать на заседании, потому что их сменили швейцарцы, но, как только заседание кончилось, они тотчас же возвратились на свой пост: сторожить принца было невеселым занятием, однако желание досадить его высочеству, сообщив ему о триумфе короля, одержало верх, Шомберг и д’Эпернон расположились в передней, Можирон и Келюс – в спальне его высочества.
Франсуа испытывал смертельную скуку, ту страшную тоску, которая усиливается тревогой, но, надо сказать прямо, беседа этих господ отнюдь не содействовала тому, чтобы развеселить его.
– Знаешь, – бросал Келюс Можирону из одного конца комнаты в другой, словно принца тут и не было, – знаешь, Можирон, я всего лишь час тому назад начал ценить нашего друга Валуа; он действительно великий политик.
– Объясни, что ты этим хочешь сказать, – отвечал Можирон, удобно усаживаясь в кресле.
– Король во всеуслышание объявил о заговоре, значит, до сих пор он скрывал, что знает о нем, а раз скрывал – значит, боялся его; и если теперь говорит о нем во всеуслышание, следовательно, не боится больше.
– Весьма логично, – ответствовал Можирон.
– А раз больше не боится, он накажет заговорщиков. Ты ведь знаешь Валуа: он, конечно, сияет множеством добродетелей, но в том месте, где должно находиться милосердие, это сияние омрачено темным пятном.
– Согласен.
– Итак,
587
Амбуазское дело. – Имеется в виду неудачная попытка гугенотов захватить короля Франциска II в городе Амбуазе (март 1560 г.), после которой была учинена жестокая расправа над заговорщиками.
– Прекрасное будет представление, черт возьми!
– Конечно, и для нас будут заранее оставлены места, если только…
– Ну, что «если только»?
– Если только… такое тоже возможно… если только не откажутся от судебного разбирательства ввиду положения, которое занимают обвиняемые, и не уладят все это при закрытых дверях, как говорится.
– Я стою за последнее, – сказал Можирон, – семейные дела чаще всего так и решаются, а этот заговор – самое настоящее семейное дело.
Орильи с тревогой посмотрел на принца.
– Одно я знаю, – продолжал Можирон, – по правде сказать, на месте короля я не стал бы щадить знатные головы. Они виноваты вдвое больше других, позволив себе принять участие в заговоре; эти господа полагают, что им любой заговор дозволен. Вот я и пустил бы кровь одному из них или парочке, одному-то уж обязательно, это определенно; а потом утопил бы всю мелюзгу. Сена достаточно глубока возле Нельского замка, и на месте короля я, клянусь честью, не удержался бы от соблазна.
– Для такого случая, – сказал Келюс, – было бы недурно, по-моему, возродить знаменитую казнь в мешке.
– А что это такое? – поинтересовался Можирон.
– Королевская выдумка, которая относится к тысяча триста пятидесятому году или около того. Вот в чем она состоит: человека засовывают в мешок вместе с парой-другой кошек, мешок завязывают, а потом бросают в воду. Кошки не выносят сырости и, лишь только очутятся в Сене, тотчас же начинают вымещать на человеке свою беду; тогда в мешке происходят разные штуки, которые, к сожалению, увидеть невозможно.
– Да ты просто кладезь премудрости, Келюс, – воскликнул Можирон, – беседовать с тобою одно наслаждение.
– Этот способ к главарям можно было бы не применять: главари всегда имеют право требовать себе привилегию быть обезглавленными в публичном месте или убитыми где-нибудь в укромном уголке. Но для мелюзги, как ты выразился, а под мелюзгой я понимаю фаворитов, оруженосцев, мажордомов, лютнистов…
– Господа, – пролепетал Орильи, весь белый от ужаса.
– Не отвечай им, Орильи, – сказал Франсуа, – все это не может относиться ко мне, а следовательно, и к моим людям: во Франции не потешаются над принцами крови.