12 историй о любви
Шрифт:
– Ба! Бюсси завтра дерется с миньонами.
– Клянусь господом! Он их убьет. Достойное дело! А потом он примкнет к нам, – сказал герцог де Гиз. – Что до меня, то я сделаю его командующим армией в Италии, где, без всякого сомнения, разразится война. Этот сеньор де Бюсси человек выдающийся, я к нему отношусь с большим уважением.
– А я, в доказательство того, что уважаю его не меньше вашего, брат, я, как только овдовею, выйду за него замуж, – сказала герцогиня де Монпансье.
– Замуж за него? Сестра! –
– Почему бы нет? – ответила герцогиня. – Дамы поважнее меня пошли на большее ради него, хотя он и не был командующим армией.
– Ну, ладно, ладно, – сказал Майенн, – об этом потом, а сейчас – за дело!
– Кто возле короля? – спросил герцог де Гиз.
– Приор и брат Горанфло, должно быть, – сказал кардинал. – Надо, чтобы он видел только знакомые лица, иначе мы его вспугнем до времени.
– Да, – сказал герцог Майеннский, – мы будем вкушать плоды заговора, а срывают их пускай другие.
– А что, он уже в келье? – спросила госпожа де Монпансье. Ей не терпелось украсить короля третьей короной, которую она уже так давно ему обещала.
– О! Нет еще. Сначала он посмотрит большой алтарь склепа и поклонится святым мощам.
– А потом?
– Потом приор обратится к нему с прочувствованным словом о бренности мирских благ, после чего брат Горанфло, знаете, тот, который произнес такую пылкую речь во время собрания представителей Лиги?..
– Да. И что же дальше?
– Брат Горанфло попытается добиться от него убеждением того, что нам противно вырывать силой.
– В самом деле, такой путь был бы во сто крат лучше, – произнес задумчиво Меченый.
– Да что там! Генрих суеверен и изнежен, – сказал герцог Майеннский, – я ручаюсь: под угрозой ада он сдастся.
– Я не так убежден в этом, как вы, – сказал герцог де Гиз, – но наши корабли сожжены, назад пути нет. А теперь вот что: после попытки приора, после речей Горанфло, если и тот и другой потерпят неудачу, мы испробуем последнее средство, то есть – запугивание.
– И уж тогда-то я постригу голубчика Валуа! – воскликнула герцогиня, возвращаясь снова и снова к своей излюбленной мысли.
В эту минуту под сводами монастыря, омраченными первыми тенями ночи, раздался звонок.
– Король спускается в склеп, – сказал герцог де Гиз. – Давайте-ка, Майенн, зовите ваших друзей, и превратимся снова в монахов.
В одно мгновение гордые лбы, горящие глаза и красноречивые шрамы скрылись под капюшонами. Затем около тридцати или сорока монахов, возглавляемых тремя братьями, направились ко входу в склеп.
Глава ХLIX
Шико Первый
Король был погружен в глубокую задумчивость, которая обещала планам господ Гизов легкий успех.
Он посетил склеп вместе со всей братией, приложился к раке и, в завершение церемонии, стал усиленно
Приор приступил к своим увещаниям, которые король выслушал все с тем же глубоко покаянным видом.
Наконец, по сигналу герцога де Гиза, Жозеф Фулон склонился перед королем и сказал ему:
– Государь, а теперь не угодно ли будет вам сложить вашу земную корону к ногам вечного владыки?
– Пойдемте, – просто ответил король.
И тотчас же все монахи, стоявшие шпалерами по пути короля, двинулись к кельям, в видневшийся слева главный коридор.
Генрих выглядел очень смягченным. Он по-прежнему бил себя кулаками в грудь, крупные четки, которые он торопливо перебирал, со стуком ударялись о черепа из слоновой кости, подвешенные к его поясу.
Наконец подошли к келье; на пороге ее возвышался Горанфло, раскрасневшийся, с глазами, сверкающими, подобно карбункулам.
– Здесь? – спросил король.
– Здесь, – откликнулся толстый монах.
Королю было от чего заколебаться, потому что в конце коридора виднелась довольно таинственного вида дверь или, вернее, решетка, выходящая на крутой скат, за которой глазу представала лишь кромешная тьма.
Генрих вошел в келью.
– Hic portus salutis? [625] – прошептал он взволнованным голосом.
– Да, – ответил Фулон, – спасительная гавань здесь!
– Оставьте нас, – сказал Горанфло с величественным жестом.
625
Здесь спасительная гавань? (лат.)
Дверь тотчас же затворилась. Шаги монахов смолкли вдали.
Король, заметив скамеечку в глубине кельи, сел и сложил руки на коленях.
– А, вот и ты, Ирод, вот и ты, язычник, вот и ты, Навуходоносор! – сказал без всякого перехода Горанфло, упершись в бока своими толстыми руками.
Король, казалось, был удивлен.
– Это вы ко мне обращаетесь, брат мой? – спросил он.
– Ну да, к тебе, а к кому же еще? Сыщется ли такое бранное слово, которое бы не сгодилось для тебя?
– Брат мой, – пробормотал король.
– Ба! Да у тебя тут нет братьев. Давно уже я размышляю над одной проповедью… ты ее услышишь… Как всякий хороший проповедник, я делю ее на три части. Во-первых, ты – тиран, во-вторых – сатир, и, наконец, ты – низложенный монарх. Вот об этом-то я и буду говорить.
– Низложенный монарх! Брат мой… – возмутился почти скрытый темнотой король.
– Вот именно. Тут тебе не Польша, удрать тебе не удастся…
– Это западня!
– Э! Валуа, знай, что король всего лишь человек, пока он еще человек.