12 великих античных философов
Шрифт:
– Не беспокойся, Кир, – ответил Арасп. – Даже если я буду любоваться красавицей непрерывно, я не дам ей одолеть меня настолько, чтобы делать то, что мне не следует.
– Великолепно сказано, – заметил Кир. – Тогда стереги ее, как я тебе приказываю, и заботься о ней, ибо может статься, что эта женщина окажется для нас весьма полезной. После этого разговора они расстались.
Между тем, непрерывно созерцая красоту пленницы и убеждаясь в благородстве ее души, юноша стал оказывать ей знаки внимания и старался во всем угодить. При этом он заметил, что она не осталась глуха к его стараниям, а напротив, велит своим слугам заботиться, чтобы, когда он приходит, у него было все необходимое, а когда ему нездоровится, чтобы он ни в чем не нуждался. В конце концов он влюбился; и, конечно, в этом не было ничего удивительного.
И с этим делом обстояло таким образом. Между тем Кир, желая, чтобы мидяне и союзники остались с ним по доброй воле, пригласил к себе всех начальников и, когда они собрались, сказал им так:
– Мидийские воины и вы, все, здесь присутствующие, я хорошо знаю, что вы пошли со мной в этот поход не из стремления к наживе и не из убеждения, что этим вы исполните
Такую речь произнес Кир. Первым после этого выступил тот самый мидянин, который некогда выдавал себя за родственника Кира: [1068]
– Царь, – сказал он, – ибо, на мой взгляд, ты от природы являешься царем ничуть не меньше, чем в рое пчел царицей является пчелиная матка. [1069] Ведь и ей пчелы повинуются по доброй воле, и где она сядет, оттуда ни одна не уходит, а если она полетит куда-либо, то ни одна от нее не отстает: столь сильное стремление находиться под ее властью заложено в них от природы. И к тебе, мне кажется, люди питают такую же любовь. Ведь когда ты уезжал от нас в Персию, кто из мидян – старый или молодой – не захотел сопровождать тебя до тех пор, пока Астиаг не повернул нас назад? А когда ты из Персии устремился к нам на помощь, мы собственными глазами могли убедиться, что чуть ли не все твои друзья добровольно последовали за тобой. Позже, когда ты пожелал двинуться походом в эти края, все мидяне по собственному почину вызвались сопровождать тебя. Нынче мы прониклись такой верой в тебя, что с тобой, даже находясь во вражеской стране, мы ничего не боимся, а без тебя нам страшно двинуться и в обратный путь. Другие сами скажут, как они намерены поступить; я же, Кир, вместе с людьми, которые состоят под моим началом, останусь с тобой и по-прежнему буду готов неотрывно глядеть на тебя и принимать твои милости. Вслед за ним выступил Тигран:
– Кир, – сказал он, – ты можешь не удивляться, если впредь я буду хранить молчание, ибо моя душа давно уже настроена на такой лад, чтобы не обсуждать, а выполнять все, что ты прикажешь. А предводитель гирканцев сказал:
– Мидяне, если вы теперь уйдете, то я скажу, что божество по злому умыслу не позволило вам достичь великого счастья, ибо кто из людей по собственной воле повернул бы назад, когда враги бегут, и не взял бы у них оружие, коль скоро они его сдают, и не взял бы в плен их самих и все их имущество, в особенности когда у нас такой вождь, который, на мой взгляд, клянусь всеми богами, с большим удовольствием осыпает благодеяниями нас, чем обогащается сам. Лишь только он кончил, как все мидяне заговорили в один голос:
– Кир, ты повел нас в этот поход, ты нас и приведи обратно, когда настанет надлежащее время. Услышав это, Кир вознес молитву:
– О Зевс Величайший! Прошу тебя, дай мне превзойти благодеяниями этих людей, которые так чтут меня.
После этого он разрешил прочим воинам, выставив сторожевые посты, заниматься своими делами, а персам велел разобрать палатки и выделить лучшие для всадников и достаточно вместительные для пехотинцев. Затем он велел позаботиться о том, чтобы служители в палатках приготавливали и доставляли персам в их отряды все необходимое и ухаживали за их лошадьми, а на долю персов оставалось бы только одно – заниматься ратными трудами. В таких занятиях они провели весь этот день.
Глава II
Встав на следующий день рано утром, они отправились к Гобрию. Кир ехал на коне, и с ним было до двух тысяч новых персидских всадников. За ними следовало столько же их слуг, которые несли их щиты и сабли. Шло строем также и остальное войско. Кир велел всем всадникам передать их новым слугам, что любого из них постигнет строгое наказание, если он окажется позади воинов, замыкающих колонну, или очутится перед фронтом, или будет обнаружен сбоку, вне походной колонны. К вечеру второго дня они дошли до владений Гобрия и убедились, что крепость сильно укреплена и на стенах все подготовлено для того, чтобы отбить любое нападение. Они также заметили, что множество быков и мелкого скота согнано под защиту укреплений. Между тем Гобрий послал к Киру вестника с предложением объехать вокруг и посмотреть, где самый легкий подступ, а в крепость к нему отправить кого-либо из верных людей с тем, чтобы они все высмотрели и рассказали ему об увиденном. Желая и в самом деле посмотреть, возможно ли взять крепость приступом, на случай, если Гобрий окажется обманщиком, Кир объехал укрепления кругом и убедился, что они повсюду слишком сильны, чтобы идти на штурм. С другой стороны, те, кого он послал к Гобрию, доложили, что внутри собрано столько запасов, что их, как кажется, гарнизону крепости хватило бы на целый век. Кир стал беспокоиться, что бы это все могло значить, но тут Гобрий сам вышел к нему из крепости и вывел всех своих людей, причем одни несли вино, ячменный хлеб и пшеничную муку, а другие гнали коров, коз, овец и свиней, и вообще
– Кир, я не только дарю тебе эти богатства, но и вручаю в твои руки судьбу моей дочери, чтобы ты распорядился ею, как пожелаешь; молю тебя только, как и прежде, – отомстить за смерть сына, а дочь моя теперь – за смерть брата. На это Кир сказал:
– Я ведь и прежде обещал тебе, что, если с твоей стороны не будет обмана, я отомщу за тебя, насколько это будет в моих силах. Теперь же, убедившись в правдивости твоих слов, я чувствую себя обязанным выполнить данное тебе обещание и готов подтвердить и дочери твоей, что с помощью богов сдержу свое слово. Я принимаю эти драгоценности, – продолжал он, – но отдаю их твоей дочери и тому, кто женится на ней. Однако один дар у меня останется – дар, взамен которого я не согласился бы принять ни богатства Вавилона (сколько бы их там ни было), ни даже сокровища всего мира (взамен того, что ты мне подарил). [1071]
Гобрий, не понимая, что бы это могло быть, и думая, уж не дочь ли его он имеет в виду, спросил:
– А что же это такое, Кир? В ответ тот сказал:
– Я думаю, Гобрий, что на свете есть много людей, которые ни за что не согласились бы, поскольку это зависит от них, совершать нечестия, творить обиды или обманывать, Однако из-за того, что никто по собственному желанию не хотел уступить им ни сокровищ великих, ни власти, ни укрепленных крепостей, ни милых детей, они так и умирают раньше, чем смогут обнаружить свои достоинства. А ты мне теперь подарил и могучую крепость, и богатства всевозможные, и отдал свое войско, и драгоценную дочь, и благодаря этому позволил мне показать всему свету, что по доброй воле я не стану ни совершать нечестия против гостеприимцев, ни творить обиды ради денег, ни нарушать соглашений. Будь уверен, покуда я останусь человеком справедливым и люди, держась такого мнения обо мне, будут удостаивать меня похвалы, я никогда не забуду о твоей услуге, но постараюсь отблагодарить тебя всеми возможными способами. Можешь не беспокоиться, – продолжал он, – о том, что не найдешь своей дочери достойного мужа. У меня есть много хороших друзей; кто-нибудь из них женится на ней. Правда, будет ли у него столько богатств, сколько ты теперь отдаешь, или во много раз больше, я не могу сказать. В любом случае ты можешь быть уверен, что среди них найдутся такие, которые не станут относиться к тебе с большим почтением только из-за тех богатств, которые ты отдаешь. А вот мне они теперь завидуют и молят всех богов дать им какой-либо способ показать, что и они не менее меня преданы друзьям; что они тоже, пока живы, никогда не отступят перед врагами, если только не помешает кто-либо из богов; что доблесть и добрую славу они не променяют ни за какие сокровища в придачу со всеми богатствами Сирии и Ассирии. Вот какие мужи – запомни это хорошенько – сидят перед тобой. На это Гобрий, улыбнувшись, сказал:
– Ради богов, Кир, покажи мне не медля, где они, и я попрошу (у тебя), [1072] чтобы кто-нибудь из них стал мне сыном. [1073]
– Тебе не понадобится расспрашивать меня о них, – ответил Кир. – Если ты последуешь за нами, то скоро сам сможешь указать на них любому другому.
Ограничившись таким ответом и взяв Гобрия за руку, Кир встал и направился к выходу, приказав всем своим людям следовать за ним. Несмотря на горячие просьбы Гобрия отужинать у него дома, он не пожелал остаться, а отправился ужинать в свой лагерь и пригласил Гобрия разделить с ним трапезу. [1074] Расположившись на простой подстилке из травы, он задал своему гостю такой вопрос:
– Скажи мне, Гобрий, у кого, по-твоему, больше ковров: у тебя или у любого из нас?
– Клянусь Зевсом, – ответил тот, – я знаю наверняка, что у вас больше и ковров, и лож, да и дом ваш гораздо больше моего, ибо жилищем для вас служат земля и небо, ложами вашими становятся все вообще места, где можно прилечь на земле, а коврами вы считаете не то, что дают овцы, (шерсть), [1075] а все, что порождают горы и долины.
Ужиная вместе с персами и видя, какую простую еду им подают, Гобрий поначалу склонен был думать, что его соплеменники живут гораздо вольготнее. Однако потом он обратил внимание на умеренность самих сотрапезников. Ни в одном персе из числа получивших правильное воспитание нельзя было бы заметить ни по взглядам его, ни по жестам, ни по настроению, что он увлечен каким-либо кушаньем или питьем настолько, чтобы не видеть того, что он безусловно заметил бы, не занятый едою. Как опытные наездники не теряются, сидя на лошади, и могут при езде и видеть, и слышать, и говорить что надо, так и персы считают, что за едой надо оставаться разумными и соблюдать меру. А наслаждаться кушаньями и питьем в их глазах – качество животное и даже свинское. Гобрий подметил также, что они задавали друг другу такие вопросы, на которые отвечать было приятнее, чем не отвечать, что они острили по поводу друг друга скорее к взаимному удовольствию, нежели наоборот, что, когда они шутили, они были далеки от грубости, от желания сказать какую-либо гнусность, от стремления оскорбить друг друга. [1076] Самым же примечательным ему показалось то, что, находясь на войне, они не собирались требовать, чтобы во время трапез им прислуживали лучше, чем каким-либо другим воинам, рисковавшим наравне с ними, но считали лучшим для себя наслаждением настроить на самый высокий лад души своих будущих боевых товарищей. [1077] Когда Гобрий встал и начал собираться домой, он, как рассказывают, заметил: