12-й Псалом сестры Литиции
Шрифт:
– Это замечательно. Но главный в связке – сдает отчет в монастырь каждый месяц. – Неожиданно лыбится Преподобный. Рыжая наивная улыбка похожа на солнышко. И к красной рясе совершенно не подходит.
– Какой такой отчет – зачет?
– О проделанной работе, трате средств и финансов.
– Что за бюрократия?
– У вас, как у более опытной женщины, все письма бесспорно получатся лучше, – И похвалил вроде, а на душе мерзенько стало. Старой бабой обозвал, падлюга. И не радует больше его возвращение.
Алиса,
– Что за дискриминация! Если женщина, сразу отчеты?
– Я не это имел в виду.
– Ладно, уговорил, ты главный.
– Я и не спорил.
– Вот, как ты умудряешься ни слова против не сказать, а в душу плюнуть?
– И в мыслях не было, дорогая Литиция.
– Слышь, нимб свой не урони!
У нас впереди дело о пропавшей девочке четырех лет и два запроса об одержимых собаках. И я невольно улыбаюсь, предвкушая лицо Богомола, когда он будет псинам кресты на мордах рисовать.
3. Одно слово: «Богомол»
Мы с напарником сидим в засаде уже три дня. Где-то рядом бродит лондонский Джек Потрошитель. Но, сука, конкретно нас почему-то обходит стороной. А мы его ждем, мокнем под густым насморком города, прочесываем свалки зубными щетками, хотя ни разу не детективы. Иногда священникам рассказывают больше, чем людям в форме. А мы ни с кем не можем поделиться тайной исповеди, вот и приходится задницу протирать в вонючих закоулках.
Алиса, а кому я все это втираю?
Просто приперло нас в Шерлока поиграть.
Богомол хочет поймать Джека, так как уверен, что маньяк похищает и убивает маленьких девочек. Я настаиваю, что он охотник до взрослых тел. Читала, помню, знаю кое–чего.
Но преступника нет, жертвы молчат, так как не дышат, а напарника моего не переспоришь.
Он сам выяснил ареал обитания Потрошителя, раздобыл примерное описание убийцы и вряд ли уйдет из засады без добычи.
Ловись, маньяк большой и маленький, одержимый или нет. Только найдись уже, наконец! Три дня сидим. Уже пять алкашей на путь истинный вернули. Одного охотника до дворовых собак исцелили. Боюсь представить, чем дело кончится, если из этого гетто не уберемся.
– Мне Пирожок все рассказал про тебя. Извиниться не хочешь? – мне скучно, холодно и мокро. Лучшее средство повысить градус настроения – потревожить Богомола скользкими темами.
– Извините меня, Литиция. Кто такой Пирожок?
– Послушный какой, стал. Смена тела хорошо мозги промывает, правда?
– Понимаю, как вам было тяжело.
– Мне было просто ахуительно пиздец, как крипово!
– А вы сейчас точно на английском говорили?
– Извини, как вспомню, сразу тянет на художественные отступления. И я на тебя не в обиде.
–
– Пирожок – это позывной Вильгельма. Но больше чтоб ни-ни. О’кей? – и на сердце сразу теплее становится от забегавших глаз и покрасневшего носа напарника. Ну что, готов уже бежать в уют ближайшего паба?
– О’кей, – повторяет он за мной неловко. И выдерживает театральную паузу.
Вижу с какой скоростью пар вьется у его рта. Чую вонь лондонских стоков. Отличное место для посиделок и задушевной беседы мы выбрали. Прям рядом с помойкой.
– Я должен вам, все-таки, сказать… – решается Богомол.
– Только ляпни что-нибудь, – не угрожаю. Но, если что, на данным момент я сильнее. Раскрашу его в лучших традициях экспрессионистов.
– Вам придется выслушать меня. Это важно, – вид его серьезен и взволнован. Пальцы перебирают черные бусины.
Из-за угла выруливает высокий хмырь в цилиндре и с тростью. По описанию – фаворит Константина. Быстро проходит мимо нашей подворотни. Его ботинки хрустят по гравию, оставляя глубокие рытвины от каблуков.
Напарник провожает его взглядом, кивает. Ждем пока мужчина повернет, и крадемся за ним.
– Вот и проехали, – бормочу себе под нос.
Аж сердце в подмышку ускакало. То ли от погони, то ли от разговора. Зачем так пугать? Будто завещание собрался надиктовывать!
Одно слово: «Богомол».
Догоняем подозреваемого через три улицы. Он заходит в неприметную серую дверь. Константин делает знак достать ружье и стучит. Не заперто.
Он исчезает в провале тьмы.
Кидаюсь за ним. Мой напарник слишком самонадеян и, кажется, уверовал в свое бессмертие.
Спотыкаюсь о стул, бьюсь об угол и наступаю еще на что-то.
Постепенно глаза привыкают к темноте, и успеваю разглядеть цилиндр, летящий в мою сторону.
А потом меня обесточивают.
4. Насколько?
Связал нас Джек добросовестно. Запястья ноют, ладоней не чувствую. Бессознание промелькнуло секундой, но может быть мы валяемся здесь уже несколько дней. Трясу головой, брызгаю кровью во все стороны. Рядом стонет Константин. Он так же, как и я, сидит на полу и спиной подпирает столб, к которому привязан. Нос у него точно сломан и срастется неправильно. Судьба, видимо.
Лондонский маньяк поливает помещение спиртом. Все вокруг завалено шуршащей соломой. Подготовились, сволочи. Потрошитель даже плащ снял. В темноте видны закатанные рукава и подтяжки на брюках. Запах стоит такой, что прямо здесь и сейчас можно мариновать нас для Кунсткамеры. Но чует моя неусидчивость, здесь и сейчас нас собираются сжигать.
И даже не сказать ничего в свою защиту. Рот грязной тряпкой перемотан, воняющей сильнее горючего.
– Молодец, Джек, – говорит детский тонкий голосок.