12 животных в мировом искусстве
Шрифт:
Надев шляпу, держа «евразийскую трость» с изогнутой ручкой, с висящим на поясе треугольником (музыкальным инструментом) Бойс вступал в сложное взаимодействие с животным. Оно основывалось на циклическом и фиксированном перемещении – подобии танца, ритм, продолжительность и, отчасти, выбор движений которого варьировались в зависимости от реакции койота. Этот перформанс, проходивший каждый день со вторника по воскресенье 21–25 мая в течение всего времени работы галереи, стал одной из самых известных работ немецкого художника или даже самой известной. Она представляла собой синтез его почти пророческих позиций в отношении мира природы и эмблемой ее возможного восстановления. Или, скорее, была реконструкцией утраченного равновесия между Евразией и Америкой, между белым человеком и краснокожим, настоящей и прошлой цивилизациями, между которыми туго натянута нить травмы, полученной вследствие насилия и геноцида коренного населения Америки. После отведенных для перформанса дней и прощания с койотом Бойс снова завернулся в фетр и на машине скорой помощи отправился обратно в аэропорт, не сделав буквально ни шага на американскую землю и не «взаимодействуя» ни с чем и ни с кем, кроме животного.
Это выступление было увековечено в фильме [262]
262
Фильм доступен онлайн благодаря Фонду Бонотто Бассано-дель-Граппа, см. www.fondazionebonotto.org/en/collection/poetry/beuysjoseph/video/7881.html.
263
Кэролайн Тисдалл, Joseph Beuys, Coyote, 1988 г.
Радикальный характер работы I like America and America likes me знаменует собой поворотный момент в отношениях между искусством и природой – мы видим устранение внешнего наблюдателя и его предполагаемой отчужденности, ликвидацию культурного и ментального пространства, где зрителю навязывается точка зрения художника. При этом появляется возможность «изображения» живого субъекта (да и вообще любого субъекта). Бойс квалифицирует себя как участника попытки диалога с природой и определенными силами, первозданными энергиями, наполняющими этот мир. На самом деле, художник выбрал для работы койота не только потому, что он является типичным представителем животного мира Северной Америки. Его интересовало символическое и магическое значение, которое приписывали этому хищнику индейцы пуэбло. Согласно местным и мезоамериканским мифам, животное является стражником «перемен», кем-то вроде шута, способного менять внешность, выворачиваться, как перчатка, проникая в собственный анус, и даже при необходимости принимать человеческий облик. Будучи конформистом по природе, этот волк занимает очень высокое положение в космологии коренного населения. Он проницательный и разумный актер, дух приспособления, умилостивитель прогресса. Такой же тотемической и мифической функцией койот обладал в культуре ацтеков и майя.
Но затем, с приходом «белых», все изменилось: презрение взяло верх над признанием, истребление – над уважением. Судьба койота не сильно отличалась от участи туземцев. И именно поэтому животное стало таким важным, даже ключевым в глазах Бойса. Быть заключенным в клетке с ним, не имея контакта с «остальным» американским и нью-йоркским миром, означало считать его единственно возможным субъектом беседы, участником терапевтического «обмена» между Америкой и Евразией. Цель такого взаимодействия – «вылечить травму» и восстановить творческий потенциал, влияя на направление общественного развития в демократическом и либертарианском смысле. Однако для этого и сам Бойс должен был стать своего рода архетипом, «параллельной силой» Запада, душой своей группы [264] . «Это эволюционная диаграмма, – пишет Кэролайн Тисдалл, – исповедание веры в способность человечества выйти из сегодняшнего кризиса, порожденного позитивистской, материалистической и механистической мыслью Запада, и развиваться в направлении к более высокой ступени» [265] . Экологическое и культурное «вытеснение» койота, согласно Бойсу, является симптомом американской «болезни», вызванной неспособностью разрешить травму геноцида, на которой построена современная Америка: «Я думаю, что коснулся психологически самой слабой точки всей системы американских энергий – травмы конфликта американца с индейцем, белокожего с краснокожим» [266] . Чтобы «вылечить» болезнь, необходимо вернуть койота, уважать это животное и возродить его возвышенные духовные и магические свойства. Только таким образом парализованный поток энергии, порождающий общественной патологии, сможет снова течь свободно, изменяя ход истории Америки, а вместе с ней и всего мира.
264
Там же, с. 14.
265
Там же, с. 8. Перевод автора.
266
Йозеф Бойс, там же, с. 10.
По этой причине Бойс, который в 1966 году основал политическую партию, «Партию животных», а годом ранее создал другой знаменитый драматический перформанс «Как объяснить живопись мертвому зайцу», открыто отождествляя себя с последним, запирается в комнате с койотом. Задуманный ритуал, как уже было сказано, сложен: полностью обмотанный фетром, так что над головой выступает только конец трости, художник медленно передвигается вместе с хищником, становится на колени и ложится, если животное садится или укладывается на полу. Иногда взаимодействие активное, осторожное, жестокое, порой игривое или, наоборот, спокойное и сосредоточенное. Койот периодически рвет фетр или газеты, кусает палку, иногда «метит» поднесенные ему предметы, мочится на них, время от времени воет. В перерывах между циклами Бойс снимает ткань, отдает свои кожаные перчатки хищнику, чтобы тот поиграл с ними, трижды ударяет по треугольнику на поясе, чтобы услышать кристально чистый звук, а затем запускает турбины, издающие оглушительный грубый шум. Потом он садится, выкуривает сигарету и начинает все сначала. В течение дня койот предсказуемо привыкает к художнику и его присутствию; к этому моменту между ними доминирует не страх, а эмпатия, обусловливающая ритмы, а иногда и формы действия. Бойс пытается действовать в качестве соучастника,
I like America and America likes me – это волнующее действие, переосмысленное в наши дни, почти пятьдесят лет спустя, в свете других бесчисленных упущенных возможностей изменить баланс между экономикой и экологией, устойчивостью окружающей среды и продуктивностью, культурой и природой. Волнующее, потому что в центре событий находится настоящее животное, не мертвое, как заяц, и свободное, не на привязи, как лошади, выставленные Яннисом Кунеллисом на чердаке в Риме в 1968 году. Здесь же индивид и существо находятся приблизительно на одном уровне. Художник позаботился о том, чтобы показать «…человеческую универсальность – абсолютный контраст с финансовой газетой Уолл-Стрит, которая недвусмысленно воплощает предельную трупную жесткость, загрязняющую мышление о капитале… Симптом нашего времени… а также одна из характерных черт Соединенных Штатов. Более того, мы видим редуктивную интерпретацию денег и экономики, неорганическую фиксацию, не имеющую иной цели, кроме производства материальных благ… так заканчивается последовательность. Но, учитывая, что она циклична, можно сказать, что это одновременно и конец, и начало» [267] .
267
Там же, с. 16.
Впечатляет, не правда ли? Многие были взволнованы данной работой, комментировали, имитировали и любили перформанс Бойса, восхищались его логикой и загадочностью, убежденностью и великодушным самоотречением. А как же койот? Что случилось с главным героем, таким важным во всем сценическом действии? В то время, вероятно, о нем не стоило даже спрашивать, поскольку для этого не было подходящей культуры. Однако сегодня не только правомерно, но и необходимо отметить, что мы почти ничего не знаем о Малыше Джоне – откуда он взялся, сколько ему было лет, что случилось с ним после невольного подвига в галерее Рене Блок? Показательно также отсутствие до недавнего времени реакции на этот аспект работы Бойса. Среди тех немногих, кто заинтересовался судьбой животного, была Елена Пассерелло [268] , разочарованная скудностью имеющейся информации о хищнике из перформанса. «Единственное, что мы знаем о Малыше Джоне, – это заметка о том, что он был диким койотом, во что трудно поверить, учитывая его блестящую шерсть и податливый нрав. В некоторых очерках о перформансе Бойса упоминаются места проживания животного до участия в данном представлении, но эта информация противоречива» [269] .
268
Елена Пассарелло, Origin Story, 2017 г., www.theparisreview.org/blog/2017/03/16/origin-story/?fbclid=IwAR1BZpxjGo4BHYaJmTwd2oLbd_v2jMJ5BVrP7_qTGAyONfQdtlxaucdvKqo.
269
Там же.
Знаменитое существо, которое привезли в комнату и держали там в течение пяти дней, вело себя несколько дико и по-детски. Отсюда следует, что Малыш Джон рос в неволе и привык к постоянному присутствию человека поблизости. Тисдалл рассказывала, что койота привезли с ранчо в Нью-Джерси, однако в те годы этот вид появлялся там крайне редко. Творчество Бойса всегда было загадочным и туманным. Тем не менее важно узнать больше о том, что случилось с Малышом Джоном и продолжать говорить о нем. Тисдалл отмечала: «С моей стороны лицемерно настаивать на том, что мы должны изучить историю жизни существа, чтобы подтвердить ее, поскольку идея исторического повествования очень человечна. Чтобы быть самим собой, животному не нужна „биография“ на нашем языке. Но все же знание подробностей жизни койота на Земле помогает нам, потому что мы можем использовать эту информацию, чтобы поместить животное в центр его собственной реальности. Мы очеловечиваем существо или сравниваем его состояние с нашим, будто бы понимаем его поведение. Однако животное все равно находится на периферии нашего повествования. Все, что нам известно о Малыше Джоне – впечатляющем герое концептуальной арт-сцены 1970-х годов, современнике Уорхола, – это количество часов, проведенных в городе, в течение которых он был самим собой, но воспринимался зрителем как некто другой. Как КОЙОТ. Символ. Инструмент, вовлекающий человека в осознание метафоры» [270] .
270
Там же.
Вернуть Малышу Джону, как и любому другому дикому койоту, право на существование вне олицетворения, – продемонстрировать интерес к животному, не только как к инструменту одного из самых символичных и харизматичных перформансов 1970-х годов. Это значит защищать его жизнь и будущее, не потому что он икона, а потому что живое существо. Ведь эта драматическая потребность в равновесии, ярко продемонстрированная Бойсом, действительно способна вдохновить на самые неотложные изменения в человеческом обществе и планах на будущее [271] .
271
Как написала Шира Вулф: «Глубоко трогательное общение Бойса с диким койотом – это произведение искусства, через которое люди могут продолжать учиться, искать ответы и вдохновение. Похоже, что базовое общение между человеком и животным отчаянно нуждается в возрождении». См. magazine.artland.com/stories-of-iconic-artworks-joseph-beuys-i-like-america-and-america-likes-me.
Джованни Кастальди, психоаналитик
Функция ритуала – сохранение памяти о реальном событии благодаря периодическому возвращению к нему и повторению того, что произошло на метафорическом, институциональном или театральном коммуникативном уровне. В итоге ситуация возобновится в порожденных ей радости или ужасе.
Проводя ритуал, человек заново испытывает все счастье прожитого мгновения – поэтому мы празднуем дни рождения и годовщины. Но в то же время он избавляется и защищается от серьезной, смертельной опасности, с которой столкнулся.