13 маньяков
Шрифт:
В конце зимы старуха постучала в дверь. Дождавшись, пока Великан откроет, старая змея едва не проскользнула в комнату. Голосом, похожим на скрип ржавых ворот, она позвала своего кота.
– Я видела его на вашей форточке. Может, он заскочил внутрь? Бабник? Бааааабник?
Омерзительное имя. Такое могла придумать только омерзительная хозяйка.
– Бааааааабник… Вы можете глянуть его по комнатам? – Она лгала, а маленькие черные глазки пялились вглубь дома, за спину Великану.
Затем карга сказала такое, от
Тварь вынюхивала!
В ту же ночь его обычно молчаливое семейство обрело голос. Их беспокоила старуха.
Аромат «Мальборо» мешается с привкусом страха и терпким запахом с задних сидений. Под блюз ночной радиостанции сигарета впрыскивает в легкие дозу жженого табака.
Чайкины песни ложатся на музыку, и от какофонии виски пульсируют болью. Лицо девушки в зеркале непроницаемо – она опасается старухи. Дым приносит облегчение.
Короткая передышка в середине ночи.
Последние дни беспокойство чувствовалось особенно сильно. Наливаясь злобной тревогой, Большой Человек разделывал цыплят, представляя, что каждая тушка – лицо карги.
Чайки в голове успокоились. Впервые за долгое время. Позднее окажется, что они лишь притаились в закоулках сознания, ожидая, когда жизнь слетит в кювет.
Потом настала ночь, подходящая для того, чтобы выбраться из дома.
Такими ночами Господь бродит по кладбищам. Великан шел по его следам. Он слушал…
Слушать. Ветер в кронах – не то. Слушать. Шорох травы. Совиные крылья. Сердце. Тучи.
Едва Большой Человек решил, что ничего не будет, крик, на грани слышимости и возможностей связок, мячиком отскочил от памятников.
Бог произнес: «…встань и иди».
Девочка, спящая сзади, – чтобы пройти к ней, нужно было порвать в клочья паутину сумеречных шорохов. В ту ночь было тяжело как никогда. И жутко. И тоскливо.
Дома Великан оказался к середине дня, увидев полицию за квартал. Несколько облупленных «уазиков» перегораживали проезд. На одном беззвучно работала мигалка.
У крыльца (где хорошо ставить машину, чтобы карга не видела, как Великан достает из багажника свой драгоценный груз) пристроился автобус скорой помощи с открытой боковой дверцей.
А там, внутри…
Паника! Чайки в голове стали бесноваться, и, чтобы утихомирить их, пришлось до боли сдавить виски костяшками пальцев. В глазах потемнело.
С полицией разговаривала старая сука. Она стояла возле крыльца и что-то объясняла толстому мужчине в форме. Великан вспомнил.
Дверь.
Чему всегда учила мамуля? Уходя, следует вытащить ключ из замка. Как глупо. Любопытная карга получила великолепный шанс просмаковать
Воображение нарисовало, как она дождалась, пока стихнет звук мотора. Выждала полчаса и, словно хорек, делающий налет на мусорный бак, потрусила к двери.
Щелкнул замок, и она все увидела.
Машина затихает у гнутых чугунных ворот, украшенных словом «гомики», выведенным красной краской. Повыше привинчена мраморная табличка с гравировкой «Кладбище».
Пусто и темно. Открыв дверцу, Большой Человек говорит старухе:
– Вылезай.
Ее страх почти осязаем, как порыв ветра. Желтый свет в салоне накладывает поверх морщин мертвенный грим, и старуха кажется похожей на труп. Она артачится и хлестко получает открытой ладонью. Шлепки напоминают звук лопающихся бумажных пакетов.
Нечего было вынюхивать!
За то, что в доме никого больше нет! За голоса, вопящие в глубине мозга!
Оглянувшись, Большой Человек видит, как девушка в машине открывает глаза. Он улыбается, направляясь туда, где нашел ее накануне.
На кладбище темно, словно в гробу, но это не страшно, потому что все тропинки знакомы. Каждую ночь огромные ноги утаптывают их. Только здесь чайкины песни утихают, чтобы Великан мог слушать.
Сквозь барабанные перепонки просеивается мука, смолотая из шороха ветра, лиственного шепота и треска ломающихся в ночи былинок.
Отстранившись от всех звуков, можно услышать крики из-под земли. Это ожившие люди бьются в могилах, переживая самый дикий страх в жизни.
Девушка в машине – одиннадцатая. Они беззащитны, словно дети. И меняются… жутко, безвозвратно меняются. От прежних людей не остается ничего. Великан прекрасно это понимает, потому что от него самого мало что осталось.
Он давал им выбор – жить в доме или уйти в мир, который не примет их, закрыв в обитых войлоком комнатах. Облачит в смирительные рубашки и вколет сотни доз растворяющего волю лекарства.
Покорны и доверчивы, как малыши, они всегда оставались.
Щедро одаряя заботой, Большой Человек (Отец и Старший Брат) любил их всех. Давал пищу, трепетно смывая с тел то, что они не сумели проглотить. Душил в ладонях мышей, лакомившихся их кожей.
Они были тихие, словно ангелы, и разговаривали, не размыкая губ, прямо в его голове.
Большой Человек всегда будет любить их…
Для этого он не единожды воскрес.
Старуха падает на колени между Великаном и могилой. На дне виднеется гроб с расколоченной крышкой. Толчок ногой – и карга падает, цепляясь пальцами за мокрую почву.
Треск… Внизу что-то ломается. Хрусть-хрусть, какая грусть.
Старая сука только теперь понимает, что натворила, и начинает выть. Лезвие лопаты цепляет первую порцию земли.
Великан сыплет вниз и произносит:
– Незачем было вынюхивать.