13 несчастий Геракла
Шрифт:
— Сядь-ка, — велел он.
Я опустился в кресло, вытянул по привычке ноги, потом увидел свои босые черные ступни, попытался засунуть их под сиденье, потерпел неудачу и обозлился. Кузьминский, без тени улыбки наблюдавший за моими муками, резко сказал:
— В доме совершено преступление.
Я кивнул:
— Бедная Катя!
— Не о ней речь, — отмахнулся Сергей Петрович, — здесь как раз все ясно, дело закрывают.
Я разинул рот.
— Уже нашли убийцу?
— Это самоубийство.
От изумления я, забыв про грязные ноги и юбку, воскликнул:
— Да ну?
Кузьминский мрачно кивнул.
— Катя — дочь приятелей моих старинных знакомых, была взята
— Что-то пока не очень…
Сергей Петрович щелкнул крышкой серебряной сигаретницы, спустя мгновение по спальне поплыл сизый дым.
— У меня есть друзья, — начал он объяснять ситуацию, — Андрей и Людмила Волох, мы вместе учились в институте, понимаешь?
Я кивнул. Конечно, студенческий галстук [1] и воспоминания юности.
1
Во многих колледжах Америки, Англии, Германии и др. студенты носят форменные галстуки, по которым сразу понятно, где вы получаете образование. Галстук хранят всю жизнь, и часто он служит пропуском туда, куда не пустят другого человека. Выпускники Итона, Кембриджа или Оксфорда всегда поддерживают друг друга — такова традиция.
— Андрей поддерживает тесные отношения с Мишей и Надей Борисовыми. Естественно, я хорошо знаю их, не раз встречались на днях рождения Андрея и Милы, но я с Борисовыми не близок. Это тоже ясно? Так вот, — спокойно продолжил Кузьминский, — Катя — дочь Борисовых. Девочка она странная, причем с самого детства. Сколько Миша с Надей ни пытались заставить дочь учиться, не смогли.
Ребенка буквально за уши тащили сквозь колючие дебри знаний, но ничего к нему не прилипло. В шестом классе Надя сдалась, забрала Катю из школы и посадила дома. Учителя табуном стали ходить на квартиру. К пятнадцати годам стало ясно: Катя необучаема. Она с трудом освоила чтение и два арифметических действия: сложение и вычитание. Тут только родители поняли, что дело не в лени, не в нежелании учиться, а в чем-то другом, и догадались обратиться к специалистам-дефектологам. Те живо выяснили, что у их дочери органическое поражение головного мозга. Катя не даун, не олигофренка или имбицилка, но освоить программу средней школы ей не дано.
— Обучите ее несложной профессии, — посоветовали психиатры.
Надя попыталась пристроить девочку к делу. Парикмахер, маникюрша, продавщица, машинистка-наборщица… Все оказалось Кате не по силам. Да еще неразвитая умственно девушка в девятнадцать лет выглядела очень аппетитно, и родители боялись, что она, имея менталитет десятилетнего ребенка, попадется какому-нибудь негодяю. И тогда Андрей попросил старинного друга:
— Возьми Катьку к себе, прислугой. Ей можно платить совсем немного. Главное, чтобы работала целый день в хорошем доме, а то родители на службу уходят, Катерина одна в квартире остается, нехорошо это.
Сергею Петровичу как раз требовалась горничная, и он решил попробовать. Неожиданно Катя пришлась ко двору. Аккуратная, всегда веселая, глуповатая, она понравилась Кузьминскому и, что более важно, не вызвала отрицательных эмоций у Беллочки. Гневливая, невоздержанная на язык Белла мигом ругалась с прислугой. Если в ее комнате обнаруживался беспорядок, она хватала домработницу за плечи и, топая ногами, визжала:
— Тебе за что деньги платят, а? Лентяйка чертова!
После пары подобных выволочек прислуга увольнялась. Общий язык с Беллочкой нашли только Лариса и Катя. Последняя, вжимая голову в плечи, бормотала:
— Простите, Белла Сергеевна, не
Беллочка, привыкшая к тому, что жертва извивается, сопротивляется и пытается кусаться, терялась, отпускала Катю и буркала:
— Ладно, в следующий раз убирай лучше.
— Так я сейчас опять пропылесошу. — И Катя кидалась в мансарду.
Последнее время Белла даже перестала ее ругать и изредка делала подарки: отдавала неполюбившуюся кофточку или косметику, которую считала неподходящей.
— Наверное, у нее совсем помутился рассудок, — вздыхал Кузьминский. — Глупые бабы тут судачили на тему семейной легенды, а Катя-то все всерьез воспринимала, вот и решилась на самоубийство.
— Но почему, какая причина? — недоумевал я.
Кузьминский нахмурился:
— С ума сошла. Сначала пятно малевала на картине: то ли пошутить хотела, то ли испугать кого…
— Так это она! — подскочил я.
Сергей Петрович кивнул:
— Да. В ее комнате, под кроватью, нашли кисти и баночку с гуашью, а еще пальцы правой руки трупа были измазаны красной краской.
— Но почему она решилась на суицид?
Кузьминский махнул рукой.
— Больная глупая девочка. Если тебя интересует истинная причина произошедшего… У меня имеется шофер, Костя. Между ним и Катей вспыхнул роман. Я знал об этом и не противодействовал их отношениям. Два сапога пара. Одна способна только сериалы смотреть, у другого в голове лишь футбол. Пусть женятся, заводят детей и живут счастливо. Прислуга у меня имеет комнаты в домике, в саду.
Это Лариса Викторовна доложила хозяину, что шофер по ночам навещает Катерину, но Кузьминский не стал вмешиваться. Костя же оказался ловеласом. Катя быстро надоела парню, и он дал ей от ворот поворот. Девушка проплакала несколько ночей, а потом пошла в кабинет и…
— Вот ужас-то, — воскликнул я, — но отчего столь странный способ? Убила себя возле картины, ножницами в шею…
— Отчего она именно так решила уйти из жизни? Вот уж этого не знаю, мало ли какие мысли бродят в больной голове. Все-таки Катя была не совсем нормальной. Мне Михаил как-то подшофе на дне рождения Андрея проговорился, что Надя во время беременности заболела воспалением легких и ей кололи сильные антибиотики, очевидно, лекарства подействовали на формирующийся мозг ребенка. Конечно, это печально, но ничего загадочного в смерти несчастной дурочки нет, да и история с пятном выяснилась. Кстати, узнай я сразу, кто пачкает портрет, мигом бы без всякого сожаления уволил Катерину.
— Да уж, — пробормотал я, — дикая история.
— Случилось еще кое-что, — спокойно заявил Кузьминский.
— Что же именно?
— Ну, в общем, ничего нового, — достаточно равнодушно ответил Сергей Петрович, — деньги украли.
Я похолодел.
— Весь миллион?
— Нет, сто десять тысяч.
— Сколько?
— Сто десять тысяч, — повторил хозяин.
— И кто это сделал? — вырвалось у меня.
— А вот сей факт и предстоит выяснить, — протянул Кузьминский.
— Какая странная сумма, — удивился я, — сто десять тысяч, огромная и удивительная, как бы это выразиться — не круглая…
— Небось вор хотел сотню упереть, — предположил Сергей Петрович, — а второпях схватил лишнюю пачку. Причем чувствует он себя совершенно безнаказанным. Я же вчера заявил, будто не знаю, сколько денег находится в столе.
— Может, все-таки лучше обратиться в милицию? — осторожно предложил я.
— Не пори чушь, — оборвал меня хозяин, — я совершенно не собираюсь сажать за решетку родственников, сам накажу того, кто крысятничает. И потом, как я обнародую сумму?
— Почему бы нет? Вы же состоятельный человек.