13 несчастий Геракла
Шрифт:
— Ну, — протянул юноша, — прямо и не знаю, что сказать… Хотя, погодите, вот!
И он выложил на прилавок вполне приемлемый с виду аппарат черного цвета.
— Лучше не найдете, тоже «Нокиа», всего за сто семьдесят гринов.
Я повертел в руках телефон.
— Ничего, только почему у вас в витрине такой же лежит, но за полтысячи баксов?
Парнишка улыбнулся:
— Хочу вам подарок сделать, такое редко случается. Аппарат новый, навороченный, с гарантией.
— Отчего же такая цена? — настаивал
— Понимаете, — нехотя признался юноша, — у него звонок того… один.
— Не понял.
— Ну во всех телефонах есть варианты мелодий, вы можете любую поставить, а тут только одна, поменять нельзя, брак.
— И только?
— Да.
— В остальном телефон хороший?
— Супер, — оживился парень, — говорю вам как специалист. Такой везде пятьсот пятьдесят стоит.
— Возьму его, — решил я.
— И правильно, — одобрил продавец, — наплевать на звонок! Классный аппаратик, и номерок подберу, вот гляньте, как вам такой: 722 70 77.
— Действительно, хороший, — одобрил я.
Продавец вытащил кипу бумаг. Через полчаса я стал обладателем нового телефона. Для оформления покупки требовался паспорт, но мальчик, вписав в соответствующие графы мое имя и фамилию, подмигнул:
— Да ладно, от балды номер и серию укажу, прописку только скажите!
Я вышел на улицу и глянул на часы: полночь. Пожалуй, не стоит сейчас беспокоить Нору, завтра все расскажу и сообщу номер. Кстати, какой он? 722-77-70 или 722-70-77?
Еле живой от усталости, я добрался до особняка Кузьминского и понял: покоя не будет. Во дворе стояла «Скорая помощь» — кому-то стало плохо.
В холле рыдающая Лариса бормотала:
— Нет, нет, нет…
— Что случилось? — встревоженно спросил я.
Но экономка, ничего не ответив, скрылась в коридоре, возле вешалки остался только едкий запах валокордина.
Я пошел по лестнице наверх и наткнулся на Сергея Петровича, нервно ходившего перед дверью в кабинет.
— Что случилось? — спросил я.
Хозяин махнул рукой, но не успел ничего сказать. Дверь распахнулась, показались два санитара, несущие носилки, на них лежало тело, прикрытое одеялом до подбородка. Рядом, высоко подняв капельницу, шел врач.
— Я с вами, — рванулся к медикам Сергей Петрович.
— И я, — зарыдала невесть откуда взявшаяся Беллочка.
Доктор глянул на девочку и отрезал:
— Только муж.
В это мгновение я понял, что на носилках лежит Маргарита. Целый час понадобился на то, чтобы привести в чувство женскую часть семьи. Белла плакала не переставая. Ей, очевидно, было очень плохо, настолько, что она вцепилась в Клару и, обняв ту, повторяла:
— Мамочка, мамочка, мамочка…
Клара, бледная, почти синяя, прижимала к себе двоюродную сестру, гладила ее по волосам и говорила:
— Ну, ну, обойдется, она же жива.
Анна металась по дому, роняя статуэтки. Она тоже впала
Лариса Викторовна рыдала на кухне, опустошая пузырьки с валерьянкой. Под конец она совсем опьянела и свалилась в кресло, где незамедлительно заснула. Я решил, что в создавшейся ситуации это наилучший выход, и велел Кларе:
— Уложи Беллу.
Около двух все утихомирились. Я заглянул в мансарду. Беллочка, тяжело дыша, разметалась по большой кровати, Клара, словно верная собака, свернувшись клубочком, лежала у нее в ногах. Услыхав мои шаги, она приподняла голову.
— Тише, не шуми, она только успокоилась!
Клара выглядела вполне вменяемой. Поэтому я поманил ее пальцем, а когда дочь Анны вышла на лестницу, спросил:
— Что случилось?
— Жуть! — передернулась Клара. — Маргариту нашли в кабинете Сергея Петровича на полу с ножницами в шее. Странно, что она не скончалась на месте. Там крови!
Я постарался сохранить трезвость рассудка.
— Как? Кто ее ударил?
— Понятия не имею, — вздохнула Клара, — я сидела у себя, книгу читала, сессия двадцать пятого июня заканчивается. Вдруг услышала — Белла кричит…
Клара побежала наверх, толкнула дверь кабинета и тоже заорала. Зрелище, представшее перед глазами, ужасало. Маргарита в луже крови на полу, Белла на коленях, рыдающая над матерью. Потом прибежали Анна и Лариса Викторовна, вызвали Сергея Петровича.
— В милицию сообщили?
— Ничего не знаю, — ежилась Клара, — я Беллу утешала.
Я оставил ее в мансарде, а сам пошел в кабинет Сергея Петровича. Надо тщательно запереть дверь, чтобы приехавшие специалисты нашли все на своих местах.
Но не успел я повернуть ручку, как из комнаты донесся вопль, совершенно чудовищный, на одной ноте. Так кричит смертельно раненное животное, прощаясь с жизнью.
Похолодев, я вошел в кабинет. Глаза моментально наткнулись на бурое пятно, разлитое по ковру. Чуть поодаль от страшной лужи стояла Лариса Викторовна с самым безумным видом. Волосы экономки, всегда аккуратно уложенные, топорщились дыбом, глаза вывалились из орбит, губы дрожали. Она тыкала пальцем в сторону, не переставая выть.
Я посмотрел туда и впервые испугался.
Не надо осуждать меня за такую реакцию и презрительно цедить сквозь зубы: «Ну и мужчина, хорош, однако, едва не завалился набок».
Интересно, как бы вы среагировали, увидев то же, что и я?
На портрете Глафиры, на шее, у самого основания, ярко краснело пятно.
Сами понимаете, что ночь превратилась в кошмар. Сначала я выволок в коридор визжащую Ларису и тщательно запер кабинет. Потом потащил экономку на кухню. Там я попытался влить в нее очередную порцию валерьянки, но она никак не хотела ее глотать, мотала головой и стонала.