13 ведьм (сборник)
Шрифт:
– …в общем, разберемся, – хрипло сказал он, отводя взгляд.
Бабка сморщилась. Изо рта высунулся острый кончик языка и хищным движением облизнул губы. Она сделала несколько странных пассов руками, сжимая и разжимая пальцы, словно то ли душила что-то, то ли сворачивала шею, то ли просто давила и мяла, – а потом пошаркала куда-то в темноту.
Матвей облегченно вздохнул и снова осмотрелся по сторонам.
Картинки детства встали перед его глазами. Когда-то за этим замызганным – а тогда тщательно выскобленным до желтизны – столом Матвей, высунув от напряжения язык,
– Вот твой дед, – угрюмо раздалось у него за спиной, и Матвей оглянулся.
– Дедууу, – простонал он. Сердце сжалось. В его памяти дед всегда был хоть и сухощавым, но крепким и жизнерадостным, а сейчас же, сутулый и сморщенный, он походил на маленького щуплого воробышка.
Он бросился было обнять старика – но бабка резким и сильным ударом оттолкнула его.
– Не замай, – прошипела она, сгорбившись и наклонившись вперед.
Матвей отступил.
Дед стоял, чуть покачиваясь, руки безжизненно висели вдоль тела, а глаза были пусты. От него терпко пахло свежей землей, в свалявшихся волосах запутались какие-то веточки.
– Его в больницу надо, – сказал Матвей.
Бабка ничего не ответила – лишь снова оскалилась и шумно втянула в себя воздух.
– В больницу, – повторил он.
– Все в порядке, – хрипло сказала бабка. – Все идет как надо. Он мой, я сама решу.
И как бы в подтверждение своих слов она развернула деда и легонько хлопнула его по плечу. На негнущихся ногах старик вышел из дома.
Старуха бросала на Матвея косые взгляды. Ее длинные сухие пальцы резво сновали, суча грубую неровную нить из черного комка шерсти, что лежал на прялке.
Прялки раньше в доме у деда не водилось. Родители Матвея когда-то дарили ему швейную машинку – но старик лишь весело махнул рукой, мол, женское это баловство. Для лесниковой одежды ихние нити на один шажок, а для сурового вервия и иглы должны быть с палец – сказал он тогда. Машинку пришлось отвезти обратно в город.
Матвей вздохнул. Ну что же, если это теперь типа жена деда, но она ему как бы… типа бабушка, так? Свою настоящую бабушку он не помнил, та умерла еще до его рождения – но и называть таковой постороннюю старуху он не собирался.
«Ну что ж ты так, – кольнул стыд. – Может быть, эта бабка вообще-то неплохая. Дед бы всякую падаль не подобрал. Ну а что неприветливая… ну так ты незнамо кто, да еще и заперся посреди ночи. Понятно, что она не пылает к тебе любовью. Давай познакомься с ней, поболтай»
– Доброй ночи, – сказал он как можно более приветливо, подсаживаясь к ней.
Старуха не ответила. Пальцы бегали туда-сюда, приминая жесткие шерстинки – но те все равно торчали из нити во все стороны, превращая ту в подобие колючей проволоки.
– Меня зовут Матвей… – начал он.
– Говорил уже, – сухо сказала старуха.
Шерстинки забились ей под желтые, неровно обгрызенные ногти, ссыпались на подол ночной рубашки –
– Ну да, – делано рассмеялся он. – Запамятовал, да. Я внук Ефима Ивановича…
– И это говорил, – напомнила старуха.
Прялка мерно стучала, пальцы ходили по нити с легким шорохом – все это зачаровывало, убаюкивало и усыпляло. Матвей уже с трудом удерживался от того, чтобы не зевнуть во весь рот, – напрягал сжатые челюсти и втягивал через нос воздух.
– Да, – кивнул он. – И…
– Зачем явился-то? – грубо перебила она.
– Деда повидать… – опешил Матвей. От неожиданности сон как рукой сняло.
– Повидал? Теперь убирайся.
Он хотел нагрубить, но сдержался.
– Ночь же, – миролюбиво сказал. – Куда я пойду? В лесу сейчас всякое…
– А мне что с того? – Прялка истерично взвизгнула.
– Ты, бабуля, – пошутил Матвей, – сначала накорми-напои да спать уложи. А потом уж расспрашивай да выведывай…
Старуха зыркнула на него. Ее ноздри зашевелились – как у принюхивающегося животного. Матвея продрал озноб.
– Ладно, – с неохотой сказала она. – Накормлю. И напою. И спать уж точно уложу.
Каша была холодной, склизкой и комковатой, от нее пахло болотной тиной и гнилой картошкой. Видимо, старуха поленилась разогревать ужин – если это вообще был ужин, а не вчерашние-позавчерашние объедки. Матвей вяло ковырялся в миске, жалея, что вообще заговорил о еде – у него в рюкзаке лежала нераспечатанная пачка галет, так что в любом случае голодным бы не остался, – но обижать бабку не хотелось. Он был уверен, что готовила именно бабка, – от стряпни деда у него остались гораздо более радужные воспоминания.
Старуха постояла около стола – а потом, подволакивая левую ногу, пошла обратно к себе, в отгороженную стенкой-перегородкой комнатушку. Ни заплести волосы, ни сменить ночную рубашку она так и не удосужилась.
Матвей метнулся к лавке, на которой валялся его рюкзак, рванул молнию на кармане – где-то тут должен был быть полиэтиленовый пакет. Матвей брал его на случай дождя – завернуть документы, зажигалку, телефон, еще что-нибудь по мелочи. Именно в пакет и полетела каша – выскользнув из миски, влажный ком даже не изменил форму. Матвей сунул все обратно в рюкзак и демонстративно громко зашкрябал ложкой по глиняному дну.
– Зъил? – буркнула старуха из-за стенки.
– Да! – крикнул Матвей. – Спасибо!
– Вот и спать иди.
– Вот-и-спать-иди… – шепотом передразнил ее он. Вот еще чего не хватало. Какая-то посторонняя бабка будет ему указывать, что тут делать!
Лампа в углу уже почти погасла, так что передвигался по комнате он практически на ощупь. Вот лавка, на которой, видимо, ему придется спать, – бабка ничего не предложила, а самостоятельно требовать что-то он уже не хотел. Вот, видимо, дедовы полати – он узнал эту латаную-перелатаную куртку, которой старик частенько укрывался. Вот печка, на которую Матвей лазил до тех пор, пока, заигравшись, не сорвался и не сломал ногу…