15 минут
Шрифт:
Вот и она.
Наклонилась над посудомоечной машиной и загружает тарелки после ужина. Каштановые кудри закрывают ей лицо.
— Мама? — хрипло говорю я.
Она выпрямляется. На ее лице борются беспокойство и облегчение. У меня начинают дрожать губы, и я кидаюсь к маме. Она раскрывает мне объятия. Глубоко вдыхаю, вспоминая ее ванильный аромат. Мама крепко стискивает меня, я делаю то же самое, задыхаясь от рыданий.
— Ох, детка, — шепчет она, ласково поглаживая меня по голове. — Прости, что не перезвонила тебе сегодня. У меня сейчас бешеное
Киваю, крепко закрыв глаза и счастливо спрятав лицо в ее волосах. Они щекочут мне нос, но это неважно.
Мама берет меня за плечи и чуть отодвигает от себя, чтобы заглянуть в глаза. Погрустнев, она вытирает слезы с моих щек.
— Тебе тяжелее, чем кому бы то ни было. Если бы я могла все прекратить, я бы так и сделала, Лара.
— Я рада… что я дома.
— Я тоже. — Мама улыбается и указывает на высокий табурет. — Посиди со мной минутку.
Она открывает холодильник, достает две бутылки яблочного сока и протягивает одну мне.
— Когда папа позвонил и рассказал, как ты вылетела из дома… — Она замолкает и делает глоток. — Я давно так не злилась, Лара. Но когда сообщили, что тебя забрали в больницу… — Мама бледнеет. — Так страшно мне не было с того дня в переулке.
Неловко кручу крышечку на бутылке.
— Я не хотела падать в обморок или быть такой… злой.
— Понимаю, тебе тяжело осознавать, что Джон в тюрьме, но Джекс тоже тебя любит. Он был здесь, с тобой. С нами. И я понимаю, что ты подросток и постоянно находишься в растрепанных чувствах. Сегодня ты нас ненавидишь, завтра — обожаешь. — Мама делает глубокий прерывистый вдох. — Но я хочу, чтобы ты проявляла уважение, хорошо? Джексу вовсе нелегко так сильно тебя любить и при этом выслушивать твои оскорбления.
Я и раньше так делала?
— Я извинилась.
— Хорошо. — Мама, кажется, успокоилась, она отводит волосы у меня со лба и целует меня. Мне с ней так хорошо. Я как будто купаюсь в лучах теплого солнца. — А теперь отправляйся-ка в постель. Завтра в школу.
Мне хочется остаться и просто смотреть на нее, но я послушно встаю. Поворачиваюсь в дверях.
— Люблю тебя, мам.
На секунду она застывает с открытым ртом.
— Я тебя тоже люблю, малышка.
Выхожу из кухни и вижу Джекса в гостиной. Он копается в каких-то бумагах.
— Спокойной ночи, — говорю я ему.
— Спокойной ночи, милая. — Поднимаясь по лестнице, я чувствую, как он провожает меня взглядом.
Оказавшись в комнате, переодеваюсь в пижаму и начинаю анализировать ситуацию. К завтрашнему дню я должна знать о себе все, что только можно. Замечаю выстроившиеся на комоде награды по софтболу и боулингу. Боулинг? Морщу нос. Где такое видано? На книжных полках стоят любовные романы и детективы. Ну хоть это не изменилось.
Под кроватью обнаруживаю желанную сокровищницу — фотоальбом. Листая страницы, нахожу наши с близнецами и Джексом семейные снимки. Те, что с мамой, заставляют меня улыбнуться. Я игриво позирую в платьях, одетая с иголочки, будто светская львица, которая
Но на моем лице румянец и цветет улыбка. Я выгляжу счастливой. По-настоящему счастливой.
Очень много фотографий, где мы с мамой и Джексом. Я целую его в щеку и помогаю ему задувать свечи на именинном торте. Мы празднично одеты и, судя по фону на заднем плане, кажется, где-то в тропиках или на корабле. Крепко закрываю глаза и мысленно переношусь в последний день рождения папы, моего настоящего отца.
Квартира настолько мала, что кухонный стол стоит впритык к дивану, и наш пес скулит из-под стола. Папа высокий, сильный и мужественный, но на нем желтый именинный колпак, и он глупо ухмыляется, тряся завернутый подарок.
— Это не бомба. И не «Лего».
— Не «Лего», — весело соглашаюсь я.
На мне удобная старая толстовка, я не накрашена, но улыбаюсь. Папа говорит, что это единственный макияж, который мне нужен.
Он открывает коробку и обнаруживает там несколько паровозиков для его игрушечной железной дороги. Папа строит ее много лет — у него никогда не хватает на это денег. Его глаза затуманиваются, и, конечно, винить в этом можно только аллергию.
— Лара, это же фантастика! Спасибо, девочка.
Тянусь через стол, и мы обнимаемся. Перед нами пустые тарелки из-под макарон с сыром и маленький торт со свечками, на которых пляшут праздничные язычки пламени.
— Загадай желание, — предлагаю я.
Интересно, что он загадает? Я вот из года в года задумываю одно и то же.
Папа улыбается и задувает свечи. Я хлопаю в ладоши, а папа вытаскивает вилки и тарелки. Десерт подан.
— Что ты пожелал? — спрашиваю я, слизывая с ложки остатки мороженого.
— Проводить больше времени с тобой.
Папа подмигивает и ласково гладит мою руку. Он поднимается, и ножки стула скрипят по полу.
Надув губы, я наблюдаю, как он натягивает сюртук швейцара. В этот раз обеденный перерыв закончился слишком быстро.
— Папа…
Он целует меня в макушку.
— Именинный обед вышел потрясающий, Лара. Поговорим утром перед школой, ладно?
Вымученно улыбаюсь.
— С днем рождения.
Печаль в глазах заставляет папу казаться старше, чем несколько минут назад. Дверь за ним закрывается, и гулкое «Бум!» эхом разносится по квартире, оставляя меня в оцепенении. Искра скулит и трется о мою ногу. Наклонившись, треплю его по спине.
— Я это исправлю. Я собираюсь это исправить для всех нас.
Отношу тарелки к мойке и соскребаю остатки в мусор. Нахожу поздравительную открытку, которую папа выбросил, так и не распечатав. Так же, как и каждый год. На конверте изысканная наклейка с обратным адресом. В углу заглавная J с эффектной завитушкой. Раздумываю, не посмотреть ли, от кого открытка, но все же решаю уважать папину личную жизнь. Смахиваю остатки торта прямо на конверт и ухожу.